Глобальное потепление климата не вызывает сомнений.
Вклад антропогенного роста атмосферной концентрации парниковых газов в потепление с середины XX в. был наибольшим. Суммарное воздействие остальных факторов только ослабляло рост температуры
В атмосфере продолжается рост концентраций главных парниковых газов (диоксида углерода, метана, закиси азота), которые достигли беспрецедентно высоких уровней по меньшей мере за последние 800 тыс. лет.
Этот рост является результатом, в первую очередь, выбросов от сжигания ископаемого топлива и, во-вторых, – изменений в землепользовании.
Глобальное потепление проявляется в увеличении теплосодержания океана, уменьшении объемов снега и льда, повышении уровня моря.
Продолжающиеся выбросы парниковых газов будут усиливать глобальное потепление и изменения во всех компонентах климатической системы. По имеющимся оценкам, повышение температуры на 3°C может привести к потере глобального ВВП примерно на 0,9%, а при потеплении на 4°C к 2100 г. потери составят 1-5% глобального ВВП ежегодно
Потепление Мирового океана продолжится в течение XXI века.
Вероятно дальнейшее сокращение протяженности и толщины морских льдов в Арктике.
Ожидается снижение объема ледников и, как следствие, повышение среднего глобального уровня моря в XXI веке.
Изменение климата отразится на естественном углеродном цикле, что приведет к повышению содержания СО2 в атмосфере.
Дальнейшее поглощение углерода океаном вызовет повышение его кислотности.
На территории России потепление климата происходит в 2,5 раза интенсивнее, чем в среднем по земному шару
Среднегодовые температуры растут во всех физико-географических регионах и федеральных округах.
Наибольшая скорость их роста отмечается на побережье Северного Ледовитого Океана.
Летом самое быстрое потепление происходит в европейской части России.
На всей территории России преобладает тенденция к увеличению годовых сумм осадков.
Все без исключения современные климатические модели показывают, что потепление климата в России в XXI веке будет заметно превышать среднее глобальное потепление
В XXI веке атмосферные осадки на территории России будут возрастать. Наиболее значительный рост ожидается зимой. При этом в Южном и Северо-Кавказском Федеральных округах ожидается усугубление засушливых (в среднем за год) условий.
Вероятен рост интенсивности экстремальных погодных явлений.
Значимые изменения длительности волн тепла и холода ожидаются на значительной части территории России уже к середине XXI века и существенно усиливаются к его концу, распространяясь почти на всю территорию страны.
В европейской части страны зимой ожидается увеличение числа суток с аномально большим количеством осадков, а аномально холодные периоды в «теплеющем" климате будут отмечаться еще по крайней мере несколько десятилетий.
Сохранение приповерхностной мерзлоты в границах современной зоны маловероятно.
На водосборе Лены и Енисея с конца ХХ века значительно увеличивается масса тающего снега, что способствует повышению риска наводнений.
Рисунок 1. Средние годовые (вверху) и сезонные аномалии температуры приземного воздуха (ºС) за период 1936–2018 гг., осредненные по территории России
Аномалии рассчитаны как отклонения от среднего за 1961–1990 гг. Показаны также 11-летнее скользящее среднее, линейный тренд за 1976–2018 гг. с 95%-й доверительной полосой; b – коэффициент тренда (ºС/10 лет), D – вклад тренда в суммарную дисперсию (%).
Источник: Росгидромет. Доклад об особенностях климата на территории Российской Федерации за 2018 год. – Москва. 2019. 79 с.
Наиболее выраженное негативное влияние на человека оказывают периодически повторяющиеся волны жары.
К группе наибольшего риска в первую очередь относятся дети младшего возраста, пожилые люди, молодые женщины, граждане, работающие на открытом воздухе
Повышение температуры приводит к расширению ареалов переносчиков инфекционных болезней человека.
Изменение климата обостряет проблему безопасности пищевых продуктов и качества питьевой воды.
Негативное воздействие на здоровье человека оказывают и деградация земель, и их опустынивание.
Наибольшие риски изменения образа жизни под влиянием климатических изменений ожидают наиболее уязвимую часть населения России – коренные малочисленные народы.
Повышаются риски климатической иммиграции в Россию из районов Центральной Азии, в частности, в связи с нарастающим дефицитом водных ресурсов.
Погодно-климатические риски для ТЭС и АЭС обусловлены воздействием экстремальных метеорологических явлений, таких как смерчи, высокие скорости ветра и температуры воздуха, экстремальные осадки и снегопады
Наибольшие погодно-климатические риски в гидроэнергетике связаны с аномально большими или аномально малыми объемами воды, поступающей на водосбор ГЭС с осадками или в период снеготаяния.
Наибольшее число аварий в электросетевом распределительном комплексе отмечается в холодное время года при сильном ветре и отложении гололеда.
Разработка и транспортировка углеводородного сырья в Арктике создает риски аварий, при этом суровые климатические и погодные условия, а также удалённость месторождений от существующей развитой инфраструктуры очень сильно затрудняют ответные действия и выполнение рекультивационных работ.
Изменение климата окажет существенное негативное воздействие на состояние зданий и сооружений, включая наземную транспортную инфраструктуру.
Особое значение имеют негативные последствия изменений климата для состояния трубопроводного транспорта.
Последствия таяния многолетней мерзлоты обуславливают риски разрушения автомобильных и железных дорог, трубопроводов, ухудшение состояния взлетно-посадочных полос), а также риски снижения производительности нефтяных скважин
Отмечается тенденция к ускоренному старению и уменьшению долговечности ограждающих конструкций зданий и сооружений.
Будут расти негативные эффекты от совместного воздействия ветровых нагрузок, температурных деформаций и коррозионного разрушения.
Частые перепады температуры зимой и большое число дней с экстремально высокими температурами воздуха летом способствуют ускоренному разрушению покрытия автомобильных дорог.
Рост количества и интенсивности осадков летом увеличит риски возникновения опасных последствий, связанных с потерей устойчивости склонов (оползней, лавин) и повышает вероятность размыва магистральных трубопроводов на подводных переходах через реки.
Большую опасность представляют дождевые паводки, интенсивность и повторяемость которых в ряде регионов (Северный Кавказ, Дальневосточное Приморье) увеличивается.
Особую группу транспортных сооружений составляют зимние дороги (зимники) и ледовые переправы, период эксплуатации которых сокращается с развитием климатического потепления.
На территории нечерноземной зоны ожидается рост теплообеспеченности сельско-хозяйственных культур, биоклиматического потенциала и запасов органического углерода в пахотных почвах
Как следствие, возможен устойчивый рост продуктивности сельского хозяйства до середины XXI века.
Однако при дальнейшем потеплении климата в России может усилиться неблагоприятное воздействие вредителей и возбудителей болезней сельскохозяйственных культур на валовые сборы и качество продукции растениеводства, так как эти организмы в большой степени зависят от климата.
Наиболее значимые погодно-климатические риски для лесного хозяйства обусловлены лесными пожарами, воздействием экстремальных погодных явлений, вредителей и болезней леса
Из-за сокращения интенсивных осадков к середине XXI в. прогнозируется сильное увеличение пожароопасности на юго-востоке и в центре азиатской части России. На всей европейской части России, в Западной и частично в Восточной Сибири к концу XXI века ожидается увеличение пожароопасного периода на 10-30 суток, а на некоторых участках – на 50 суток;
В условиях более теплого климата ожидается увеличение частоты и интенсивности вспышек численности насекомых. Потепление способствует появлению новых и аномальному распространению традиционных вредителей и микроорганизмов, появлению чужеродных видов в регионах, где они раньше не встречались.
Для ограничения климатических изменений в будущем потребуется значительное и непрерывное снижение выбросов парниковых газов
При сохранении глобальных выбросов СО2 на уровне 2018 г. оставшийся «углеродный бюджет" будет исчерпан еще до 2050 г. Это означает, что выбросы СО2, как и отмечено в Парижском соглашении, должны сначала выйти на пик, а затем начать радикально снижаться. Пик выбросов ПГ должен быть достигнут в ближайшие годы. Поэтому стабилизация концентрации ПГ требует ухода с базовой траектории выбросов ПГ, какая бы цель по стабилизации климата ни была выбрана.
В любом варианте при заданных ограничениях «углеродного бюджета" самые значительные изменения в динамике антропогенных выбросов ПГ должны произойти в период до 2050 г., когда выбросы ПГ должны снизиться на 40-70% от нынешнего уровня.
Треть глобального потепления (0,3оС) порождена выбросами СО2 от сжигания угля, которые в 2018 г. превысили 10 ГтСО2экв. На фоне сворачивания угольной генерации в развитых странах опора на дешевый уголь сохраняется в быстрорастущих экономиках Азии.
Половина накопленных с 1750 г. выбросов СО2 от сжигания топлива и производства цемента произведена после 1990 г.
Две трети антропогенной эмиссии в 1750-2018 гг. приходится на сжигание ископаемого топлива и производство цемента.
Главным драйвером роста выбросов ПГ является рост мирового ВВП.
Повышение энергоэффективности сдерживало рост выбросов в течение всего периода с 1800 г., но не могло его полностью нейтрализовать.
Потребление первичной энергии в 1900-2020 гг. выросло в 14-18 раз. В его структуре происходили заметные сдвиги, но в 2020 г. на долю органических топлив все еще приходилось более 80% мирового потребления первичной энергии.
Удельные выбросы СО2 от всех секторов на единицу глобального ВВП снижаются с 1800 г.
Удельные выбросы СО2 от сжигания топлива и производства цемента на единицу глобального ВВП снижаются с 1910 г., а выбросы ПГ на душу населения продолжали расти с циклической структурой динамики «stop-and-go" с выходом после 2010 г. на стадию «stop".
Рисунок 2. Динамика выбросов парниковых газов. Мир и регионы мира, 1990-2018 гг.
Источник: W.F. Lamb, T. Wiedmann, J. Pongratz, R. Andrew, M. Crippa, J.G.J. Olivier, D. Wiedenhofer, G. Mattioli, A. Al Khourdajie, J. House, S. Pachauri, M. Figueroa, Y. Saheb, R. Slade, K. Hubacek, L. Sun, S.К. Ribeiro, S. Khennas, S. de la Rue de le Can, L. Chapungu, S.J. Davis, I. Bashmakov, H. Dai, S. Dhakal, X. Tan, Y. Geng, B. Gu, J. Minx. A review of trends and drivers of greenhouse gas emissions by sector from 1990 to 2018. Environmental Research Letters. In print.
Рисунок 3. Вклад отдельных антропогенных источников в динамику выбросов парниковых газов. Мир, 1970-2018 гг.
Источники: ЦЭНЭФ-XXI на основе данных UNFCCC, EDGAR, IEA, EIA, BP, CIAT, CDIAC, SHIFT, WB-WDI, BP, Enerdata, Potsdam Institute For Climate Impact Research.
В 2011-2018 гг. сохранилась тенденция к росту уровня антропогенных выбросов ПГ с темпами 1,3% в год, что на 1% ниже параметров роста, характерных для 2000-2010 гг. (2,3% в год).
На фоне вековых тенденций затормозить рост выбросов парниковых газов не удалось: темпы роста выбросов в 2011-2018 гг. близки к темпам роста выбросов в 1750-2018 гг. (1,25% при учете выбросов СО2 от сжигания топлива, производства цемента и ЗИЗИЛХ).
Глобальные антропогенные выбросы ПГ в 1990-2018 гг. выросли с 38,7 до 57,6 млрд т, или на 49%, а выбросы СО2 – с 28 до 43 млрд т, или на 52%.
После временного выхода на плато в 2014-2016 гг. рост выбросов возобно-вился. В 2019 г. выбросы СО2 от сектора энергетика (33,4 млрд т) были ниже уровня 2018 г. (33,5 млрд. т, но заметно выше уровня 2016 г. (32,2 млрд т).
Выбросы ПГ в секторе энергетика выросли на 64%, обеспечили почти весь (92%) прирост выбросов ПГ от всех источников и укрепили его доминирование: вклад этого сектора в совокупную эмиссию ПГ увеличился до 65%, а в эмиссию СО2 – до 80%.
Выбросы ПГ, порождаемые процессами производства электрической и тепловой энергии, в 1990-2018 гг. выросли в 2 раза и обеспечили почти половину прироста выбросов СО2 и 37% прироста выбросов всех ПГ.
Значительный рост мобильности как людей, так и грузов, привел к тому, что вторым по значимости вклад в прирост выбросов внесло потребление топлива на транспорте. Выбросы СО2 от транспорта выросли на 83%.
Третий по значимости вклад в прирост выбросов ПГ внесло сжигание топлива в промышленности, выбросы от которого выросли на 37%.
Выбросы от сжигания топлива в прочих секторах (здания, сельское хозяйство и рыболовство) выросли только на 1%.
Снизился объем выбросов, порождаемых утечками и выбросами в процессах добычи нефти и газа, но в процессах добычи твердых топлив он продолжал расти.
Выбросы от промышленных процессов выросли на 141%, от сельского хозяйства – на 26%.
Существенно – на 11% – снизились выбросы ПГ от сектора землепользования и лесопользования. Этот показатель ведет себя довольно неустойчиво и оценивается с довольно большой неопределенностью.
Спад активности из-за пандемии КОВИД-19 привел к снижению выбросов от сектора энергетика до 31,5 млрд. т СО2. Однако данные за вторую половину 2020 г.-- начало 2021 г. показывают динамичное восстановление глобального уровня выбросов ПГ[2]
В электроэнергетике выбросы снизились на 3,3 не столько по причине снижения спроса, сколько за счет поста доли ВИЭ в глобальной генерации электроэнергии с 27% в 2019 г. до 29% в 2020 г.
Сокращение выбросов ПГ в 2020 г. стало самым значительным в истории.
Однако, быстрое восстановление выбросов не дает достаточных оснований для утверждения о том, что в 2019 г. был пройден пик выбросов СО2 в секторе энергетика.
Глобальное изменение объема выбросов ПГ определялось небольшой группой стран. Крупнейшим эмитентом выбросов парниковых газов в 2017 г. был Китай – 12,75 ГтСО2экв. (22,8%) глобальных выбросов. Китай внес самый большой вклад в глобальный прирост выбросов парниковых газов после 1990 г.
За Китаем на почтительном расстоянии следуют: США – 5,7 ГтСО2экв. (10,3%), ЕС – 4,07 ГтСО2экв. (7,3%), Индия – 2,95 ГтСО2экв. (5,3%), Россия – 1,57 ГтСО2экв. (2,8%) и Япония – 1,23 ГтСО2экв. (2,2%). Вклад остальных эмитентов не превышает 2% от глобального объема, однако суммарно на их долю приходятся очень значимые объемы выбросов: 20,9 ГтСО2экв. (37,2%).
Четыре страны – Китай, США, Индия и Россия (их доля в выбросах ПГ в 2018 г. превысила 48%, а в выбросах СО2 от секторов энергетика и промышленные процессы – 57%) – в основном определяли глобальные тренды выбросов ПГ. К ним можно добавить ЕС – группу из 28 стран. На эти 32 страны пришлось 51% населения планеты, 60% глобального ВВП и потребления первичной энергии, 68% выбросов СО2 и половина выбросов всех ПГ.
Самый существенный вклад в кумулятивное снижение выбросов в 1990-2017 гг. относительно уровня 1990 г. внесла Россия. Он равен 41 млрд тСО2экв.
По масштабу он превышает суммарный вклад 28 стран ЕС
Россия сократила выбросы ПГ от уровня 1990 г. на величину, превышающую годовой глобальный объем выбросов СО2 и близкую к годовому объему выбросов всех ПГ в секторе энергетика.
Суммарное кумулятивное снижение выбросов от продуктов, потребляемых на территории России, в 1990-2017 гг. относительно уровня 1990 г. увеличивается до 47 млрд тСО2экв. К концу 2019 г. оно достигло 50 млрд тСО2экв.
Это означает, что одна только Россия задержала процесс глобального потепления почти на 1 год.
Самое значительное относительное сокращение выбросов (наполовину и более) отмечено в Украине и России, а также в Великобритании.
Для России важно проводить сравнения динамики выбросов с 1990 г., а не с 2000 г. или 2010 г.
Рисунок 4. Динамика кумулятивного прироста выбросов парниковых газов основными странами и группами стран по отношению к уровню 1990 г.
Оценено как сумма разностей фактического объема выбросов за каждый год и объема выбросов 1990 г. Показатель для внешней торговли оценен накопленным итогом на основе приростов отношения баланса выбросов СО2, воплощенных в товарах внешней торговли России, по отношению к 1990 г.
Источники: рассчитано ЦЭНЭФ-XXI на основе данных РКИК ООН, EDGAR, Potsdam Institute For Climate Impact Research; Hannah Ritchie and Max Roser (2019). CO2 and Greenhouse Gas Emissions. Published online at OurWorldInData.org. .
Результаты сопоставления «углеродоемкости" ВВП существенно зависят от метрик, которые используются при оценке как числителя, так и знаменателя.
Повышение уровня развития возможно только по дуге снижения удельных выбросов ПГ на единицу ВВП
“Углеродоемкость" ВВП России при расчете по:
всем ПГ на единицу ВВП по ППС на 11% ниже среднемирового значения, на 29% ниже, чем в Китае, но в 1,3 раза выше, чем в США и в 2,2 раза – чем в ЕС;
СО2 в секторах энергетика и промышленные процессы на единицу ВВП по ППС на 7% ниже, чем в Китае, но в 1,3 раза выше среднемирового значения, в 1,7 раза выше, чем в США, в 2,6 раза выше, чем в ЕС;
всем ПГ на единицу ВВП по рыночному курсу валют на 26% ниже, чем в Китае, но в 1,3 раза выше среднемирового значения, в 2,8 раза выше, чем США, в 4,3 раза выше, чем в ЕС.
Одним из важных преимуществ России долго были относительно низкие удельные выбросы ПГ на единицу генерации электрической энергии. Россия постепенно утрачивает это преимущество.
Все 36 стран – сторон Киотского протокола (без ЕС), взявших на себя обязательства по контролю за выбросами парниковых газов, суммарно превысили свои обязательства по снижению выбросов за 5 лет (2008-2012 гг.) на 2,4 ГтСО2-экв.
Из них, по оценкам, 2,2 ГтСО2-экв. пришлось на снижение, не связанное прямо с мерами политики по снижению выбросов ПГ
Из 36 стран 9 (Австрия, Дания, Исландия, Япония, Лихтенштейн, Люксембург, Норвегия, Испания и Швейцария) не выполнили обязательства за счет мер в своих странах и поэтому широко использовали «гибкие" (в основном, проектные) механизмы:
было зарегистрировано 605 проектов совместного осуществления и 7684 проектов механизма чистого развития. В рамках этих механизмов главными продавцами единиц сокращений стали Китай, Индия, Южная Корея, Бразилия, Украина и Россия, а главным покупателями – Япония, ЕС и Новая Зеландия;
при имевших место недостатках следует признать, что Киотский протокол стал первым, и в целом положительным, опытом международного сотрудничества в сфере контроля за выбросами ПГ, позволил запустить и протестировать механизмы гибкости, выявить проблемы их использования и найти пути усовершенствования. Механизм торговли квотами продолжает работать, совершенствуется, а его география расширяется.
Цели Парижского соглашения по климату
Удержание роста глобальной средней температуры намного ниже 2°С сверх доиндустриальных уровней и усилия по ограничению роста температуры до 1,5°С, признавая, что это значительно сократит риски и воздействия изменения климата.
Повышение способности адаптироваться к неблагоприятным воздействиям изменения климата и содействие устойчивости к изменению климата и развитию при низком уровне выбросов парниковых газов таким образом, который не ставит под угрозу производство продовольствия.
Приведение финансовых потоков в соответствие с траекторией развития, характеризующегося низким уровнем выбросов ПГ и высокой сопротивляемостью к изменению климата.
Целевые установки по ограничению выбросов ПГ для отдельных стран формулируются в составе определяемых на национальном уровне вкладов исключительно на добровольной основе и не включены в текст Парижского соглашения. Соглашение не вводит ни глобальные системы регулирования выбросов, ни общий углеродный налог.
В соответствии с Парижским соглашением по климату подписавшие его Стороны:
стремятся как можно скорее достичь глобального пика выбросов ПГ, а после выхода на пик добиваются быстрых сокращений выбросов ПГ;
обязуются подготавливать каждые 5 лет определяемые на национальном уровне вклады и меры по предотвращению изменения климата, амбициозность которых должна последовательно нарастать;
могут получать или предоставлять поддержку для выполнения своих определяемых на национальном уровне вкладов;
разрабатывают и реализуют меры политики;
несут обязательства по регулярной отчетности по результативности принятых мер;
разрабатывают долгосрочные стратегии развития с низким уровнем выбросов ПГ;
осуществляют добровольное сотрудничество с другими Сторонами и могут передавать им результаты снижения выбросов;
оказывают и получают помощь в подготовке специалистов и создании институтов;
в любое время по истечении трех лет с даты вступления Соглашения в силу могут выйти из Соглашения.
Число стран, которые активно проводят политику контроля над выбросами ПГ и стимулируют переход к декарбонизации своих экономик, в последние годы резко возросло
Приоритетными направлениями контроля над выбросами в национальных обязательствах являются:
повышение энергетической эффективности;
развитие ВИЭ;
устойчивое развитие транспорта;
реализация рыночных механизмов с ценой углерода;
снижение выбросов метана и прочих ПГ;
устойчивое управление лесным хозяйством;
развитие технологии CCUS.
Вопрос о «справедливости" взятых обязательств нельзя рассматривать в отрыве от уже достигнутого странами в плане ограничения выбросов ПГ.
Россия приняла на себя обязательство удерживать в 2030 г. выбросы на уровне на 30% ниже значения 1990 г. Россия может выполнить его даже при увеличении выбросов относительно 2018 г.
В Париже в 2015 г.:
ЕС принял обязательство снизить выбросы всех ПГ на 40% к 2030 г. относительно уровня 1990 г., а к 2050 г. снизить выбросы на 80-95%.
Целевая установка Бразилии – не превышать абсолютный максимум выбросов, который на уровне 2025 г. равен 1,3 ГтСО2-экв.
Япония приняла умеренное обязательство по снижению выбросов ПГ: на 26% в 2013-2030 гг. Относительно уровня 1990 г. это равнозначно снижению только на 17%.
США приняли обязательство снизить выбросы в 2025 г. на 26-28% относительно уровня 2005 г. По отношению к уровню 1990 г. это равнозначно снижению выбросов только на 13-15%.
Национальные обязательства Китая нацелены на выход выбросов СО2 на пик в районе 2030 г. (и по возможности ранее) и обеспечение снижения удельных выбросов СО2 на единицу ВВП на 60-65% в 2005-2030 гг.
Целевая установка Индии определена как снижение выбросов на единицу ВВП на 33-35% к 2030 г. по сравнению с уровнем 2005 г.
при сравнении с уровнем выбросов ПГ в 1990 г. наиболее напряженные обязательства имеют ЕС, Россия и Бразилия. За ними следуют Япония и США.
если же сравнивать целевые установки на 2030 г. с уровнем выбросов 2015 г., то наиболее напряженные обязательства взяли на себя Япония, ЕС, Бразилия и США, а наименее напряженные обязательства – Индия и Россия.
Рисунок 5. Сравнение ожидаемого снижения выбросов ПГ в соответствии с национальными обязательствами с уровнями выбросов в 1990 г. и 2015 г.
Источник: Расчеты ЦЭНЭФ-XXI.
Анализ объявленных в Париже сводных обязательств Сторон РКИК ООН по контролю над выбросами ПГ показывает, что их можно рассматривать как первую попытку консолидации на глобальном уровне национальных действий всех стран для вывода глобальной экономики на низкоуглеродную траекторию развития.
Все страны приняли обязательства, гарантированно выполнимые при наборе уже запущенных ими мер политики контроля над выбросами ПГ.
Реализация национальных обязательств в 2015-2030 гг. сокращает срок истощения «углеродного бюджета" только на 1 год.
Кумулятивный эффект реализации всех NDC до 2030 г. почти на 10 ГтСО2-экв. меньше, чем вклад одной только России в снижение кумулятивных выбросов ПГ в 1990-2017 гг.
Реализация национальных обязательств к 2030 г. практически не сказывается на замедлении глобального ВВП.
Реализация национальных обязательств позволяет только на четверть сократить разрыв между базовой траекторией и траекторией, позволяющей ограничить потепление 2оС.
Анализ зависимости уровня амбициозности обязательств от экономических и политических интересов и приоритетов стран-участниц показал, что:
В числе основных экологических и экономических факторов можно выделить:
остроту экологических проблем и экономических потерь от изменения климата;
уровень экономического развития и темпы экономического роста;
положение на внешних рынках энергетических ресурсов;
необходимость участвовать в технологической гонке для мобилизации новых драйверов роста, компенсации потерянных, сохранения имеющихся и захвата новых рыночных ниш.
В числе основных политических факторов можно выделить следующие:
во многих странах, особенно уже пострадавших от изменения климата, велика поддержка избирателями наращивания применения низкоуглеродных мер политики и технологий и соответствующее давление на правительства;
для таких альянсов, как ЕС, важна политическая позиция союзников, многие из которых являются лидерами низкоуглеродного развития.
К 2020 г. многие страны заметно повысили свои амбиции вплоть до перехода к углеродной нейтральности к 2030-2060 гг. (рис. 6)
По состоянию на лето 2020 г. 19 стран и ЕС приняли на себя обязательства стать углеродо-нейтральными к 2030-2050 гг. и около 100 стран рассматривают такую возможность.[3]
В сентябре Китай объявил о цели достичь углеродной нейтральности к 2060 г.
В январе 2020 г. США вернулись в Парижское соглашение и также намерены объявить о переходе к углеродной нейтральности к 2050 г.
Рисунок 6. Глобальный статус перехода к углеродной нейтральности
Источник: 2050 Pathway Platform. Joint strategy meeting: Technical partners. 11 February 2021. About - 2050 Pathways Platform
Зависимость прогнозных оценок глобальных выбросов ПГ от сценарных условий расчета довольно существенна.
Часть низкоуглеродных прогнозов сформирована при допущениях о довольно медленном экономическом росте и очень высоких темпах снижения энергоемкости
В экстраполяционных, или консервативных (BAU), сценариях, переносящих в будущее сложившиеся тенденции, выбросы от сектора энергетика выходят на полку на уровне 35-50 млрд тСО2экв. только в районе 2040 г.
В сценариях “Меры политики национальных обязательств” выбросы ПГ от сектора энергетика после некоторого роста в ближайшие годы практически выходят на полку. Однако это не позволяет удержать глобальное потепление в границах 2оС.
В низкоуглеродных сценариях выбросы выходят на пик до 2025 г., а начинают снижаться за счет дополнительных мер политики. Эти сценарии заметно расходятся в отношении пределов скорости возможных изменений в мировом энергетическом балансе.
Динамику выбросов ПГ в значительной мере будет определять Индия, Китай, Индонезия и Иран (рост выбросов), а также США, ЕС, другие страны ОЭСР и Россия (снижение выбросов). Вклад этих двух групп стран практически компенсируется.
Весь дополнительный прирост выбросов ПГ приходится на “прочий мир”.
Разница в скорости электрификации и в скорости перехода на низкоуглеродные источники энергии может оказать существенное влияние на динамику потребления электроэнергии и выбросов ПГ.
Согласно оценкам доклада МГЭИК “1,5оС”:
Чтобы ограничить потепление уровнем 1,5оС, выбросы СО2 должны начать снижаться намного более динамично:
к 2030 г. они должны снизиться на 45% (40-60%) от уровня 2010 г., или на 49% (37-55%) от уровня 2018 г.;
нетто-выбросы должны упасть до нуля к 2050 г.
Чтобы ограничить потепление уровнем 2оС, выбросы СО2 должны сократиться:
к 2030 г. на 25% (10-30%) от уровня 2010 г., или на 31% (17-35%) от уровня 2018 г.;
нетто-выбросы должны упасть до нуля к 2070 г.(2065-2080 гг.);
сокращение прочих ПГ для этих вариантов потепления сходно, в зависимости от парникового газа оно должно составить от 2 до 5 раз.
Рисунок 7. Мир. Сравнение прогнозов выбросов СО2 от сектора "энергетика"
Источники: Расчеты ЦЭНЭФ-XXI; Институт энергетических исследований Российской академии наук. Центр энергетики Московской школы управления Сколково. ПРОГНОЗ РАЗВИТИЯ ЭНЕРГЕТИКИ МИРА И РОССИИ 2019. М. 2019; BP Energy Outlook. 2019 edition; IEA. 2018. International Energy Outlook 2017. EIA. DOE. 2017. https://www.eia.gov/outlooks/ aeo/data/browser/#/?id=3-IEO2017; Enerdata. 2019. Global energy scenarios to 2040. 2019 Edition; ExxonMobil Outlook for Energy. 2017. http://corporate.exxonmobil.com/ en/energy/energy-outlook/download-the-report/download-the-outlook-for-energy-reports; IEA. 2017. World Energy Outlook 2018. Paris; IEEJ Outlook 2017. Prospects and challenges until 2050. Energy, Environment and Economy. October 2017; IRENA. 2018. Global Energy Transformation. Roadmap to 2050; DNV GL. (2017). ENERGY TRANSITION OUTLOOK. 2017. A global and regional forecast of the energy transition to 2050.
Ставится беспрецедентная по историческим меркам задача – достичь очень высокого темпа изменений
На конец февраля 2021 г. на сайте РКИК ООН было размещено 28 стратегий низкоуглеродного развития отдельных стран
На основании их анализа можно сказать, что уровню ВВП на душу населения России соответствует снижение выбросов примерно на 40-50% от уровня 1990 г. с учетом ЗИЗИЛХ и примерно на 40% – без учета ЗИЗИЛХ.
Появление новых долгосрочных стратегий, по всей видимости, скорректирует эту оценку.
Эффективность конкретной меры политики в значитель-ной степени обусловлена институциональными и социальными условииями, в которых она реализуется
Преимущество имеет реализация сбалансированного пакета политических инструментов по ограничению или снижению выбросов парниковых газов.
Еще один важный момент – теоретически более совершенная, но сложная в практической реализации схема, может давать меньший эффект, чем более простая, но менее теоретически совершенная.
Специальные меры углеродного регулирования выбросов ПГ включают:
налог на выбросы ПГ. С точки зрения администрирования, введение налогов на углерод проще, чем система обращения квот на выбросы;
систему квот, не подлежащих продаже;
систему торговли квотами. Для реализации схемы торговли необходимо создание специальных институтов. Возможна внутренняя и международная торговля выбросами между квотируемыми организациями;
проектные механизмы. У российских компаний есть определенный опыт участия в проектах Совместного Осуществления;
субсидии;
добровольные соглашения власти и бизнеса;
стандарты на оборудование;
запреты на продукцию;
прямые государственные затраты и инвестиции.
"Сила сигнала цены на углерод" еще очень умеренная и не отвечает реальным задачам снижения выбросов ПГ.
Коридор “цен переключения” равен 24-50 долл./тCO2 на уровне 2020 г., 30-130 долл./тCO2 для 2030 г. и до 160 долл./тCO2, для 2050 г.
Сейчас менее 1% выбросов ПГ имеют уровень цены на углерод, соответствующий диапазону “цены переключения”.
В национальных системах цена углерода варьирует от менее 1 долл./тСО2-экв. (Польша и Украина) до 131 долл./тСО2-экв. (Швеция), а в 1200 системах внутрикорпоративной торговли – от 0,3 до 893 долл./тСО2-экв.
Уровень цен на углерод, необходимый для удержания потепления в зоне до 2оС, должен, по меньшей мере, достичь 40-80 долл./тCO2 к 2020 г. и 50-100 долл./тCO2 к 2030 г.
Трансформация налоговой системы может строиться так, чтобы максимальными налогами облагались природоэксплуатирующие и загрязняющие виды деятельности при минимизации налоговой нагрузки на высокотехнологичные и инфраструктурные сектора.
Технологический прогресс и удешевление основных низкоуглеродных технологий позволяет снизить “цену преключения”, сократить затраты и существенно повысить эффективность отдельных мер политики по снижению выбросов
Он существенно ее удешевляет, позволяет отказаться или кратно сократить субсидии и включает в полную силу энергию рынка, как только низкоуглеродные технологии становятся дешевле традиционных.
“Цены переключения” существенно зависят от прогресса в снижении удельных затрат на снижение выбросов по мере технологического обучения.
Миф о том, что энергоресурсы на основе ВИЭ всегда дороже энергии, получаемой на основе использования ископаемого топлива, рушится на глазах.
Фантастический рывок ВИЭ в будущее продолжится, и рушится еще один миф – о том, что нельзя создать энергетику, полностью основанную на использовании ВИЭ.
Для ограничения потепления уровнем 1,5оС ежегодные инвестиции в низкоуглеродную энергетику и энергоэффективность должны вырасти примерно в шесть раз к 2050 г. по сравнению с 2015 г.
Новым и устойчивым феноменом последних лет стал выход электроэнергетики на ведущие позиции в структуре инвестиций в мировую энергетику
Инвестиции в безуглеродную генерацию в 2018 г. составили около 350 млрд долл. Доля ВИЭ в суммарных инвестициях в элекрогенерацию в мире уже несколько лет составляет две трети. Доля инвестиций в сетевое хозяйство и системы хранения энергии близка к 40%.
Все б***о***льшую долю отвоевывают инвестиции в повышение энергоэффективности. С учетом неопределенности оценок суммарные приростные капитальные вложения в повышение энергоэффективности в мире в 2017 г. можно оценить в диапазоне 240-300 млрд долл.
Именно инвестиции в повышение энергоэффективности позволяют получить самый дешевый дополнительный энергетический ресурс.
Нынешняя эволюция структуры инвестиций – это база будущих изменений в структуре энергобаланса.
Формирующийся “инвестиционный крест” не только отражает снижение доли ископаемых топлив в структуре инвестиций, но и показывает почти двукратное сокращение их абсолютного объема
В 2026-2040 гг. среднегодовой объем низкоуглеродных инвестиций может составить 1330-2360 млрд долл., что приблизит его к уровню, необходимому для ограничения глобального потепления уровнем 1,5-2оС, в т.ч. в:
системы добычи и снабжения ископаемым топливом – 574-870 млрд долл.;
ВИЭ – 467-663 млрд долл.;
электрические сети – 286-462 млрд долл.;
АЭС, системы хранения энергии и CCUS – 67-150 млрд долл.;
повышение энергоэффективности – 505-828 млрд долл.;
расходы на установку ВИЭ у потребителей, на приобретение электромобилей и системы CCUS в промышленности – 203-581 млрд долл.
Рисунок 8. “Инвестиционный крест”. Изменение среднегодовых объемов и структуры инвестиций в энергоснабжение в зависимости от сценария контроля над выбросами ПГ в 2017-2040 гг.
*Прочее в потреблении конечной энергии – расходы на установку ВИЭ у потребителей, на приобретение электромобилей и системы CCUS в промышленности.
Источник: построено ЦЭНЭФ-XXI по данным IEA. 2018. World Energy Outlook 2018. .
Все сценарии показывают, что середина и вторая половина XXI века станут эпохой постепенного заката органического топлива
Пик потребления угля при любом сочетании сценарных условий будет пройден до 2040 г., а в низкоуглеродных сценариях – до 2030 г. Уголь уйдет и не вернется.
Пик потребления нефти при любом сочетании сценарных условий будет пройден еще до 2045 г. и с очень большой вероятность не превысит 6 млрд тнэ.
Потенциальный рост потребления природного газа до 2050 г. с высокой вероятностью будет ограничен уровнем 5 млрд тнэ.
Если допустить, что России удастся сохранить свои рыночные ниши на мировых топливных рынках, то эти глобальные траектории с соответствующим масштабированием можно рассматривать как траектории возможных объемов добычи ископаемого топлива в России.
Доходы экспортеров углеводородов оказываются зажатыми в “низкоуглеродные тиски”: с одной стороны, все большая часть доходов поступает поставщикам ВИЭ; с другой, происходит изъятие части ренты с помощью налога на углерод
По оценкам МЭА, в сценарии “Новые меры политики” чистый доход (рента) России от нефтегазового сектора в 2018-2025 гг. (314 млрд долл. в ценах 2017 г.) будет ниже среднего уровня в 2010-2017 гг. (320 млрд долл.), а в 2026-2040 гг. может как вырасти до 382 млрд долл. при среднем уровне цен на нефть, так и упасть до 274 млрд долл. при низких ценах.
В перспективе объемы российской добычи и экспорта нефти существенно увеличить не удастся. Устойчиво высоких цен на нефть также не будет.
Российские экспортеры газа могут рассматривать реализуемые в других странах меры по сокращению выбросов ПГ не столько как угрозу, сколько как возможность.
Наиболее уязвимы позиции экспорта угля – самого “грязного” вида ископаемого топлива: уголь становится токсичным активом.
В ряде секторов принимаются межгосударственные меры по регулированию или сдерживанию роста выбросов парниковых газов
Международная система контроля выбросов СО2 в авиации (СОRSIA) запущена уже 2021 г. До 2027 г. она будет работать в пробном режиме, а затем – в обязательном.
Национальная политика в области гражданской авиации формируется с учетом мер ограничения выбросов ПГ. Согласно требованиям ИКАО, разработаны Национальные планы действий по ограничению выбросов парниковых газов в гражданской авиации Российской Федерации.
В центре внимания должен находиться также морской транспорт, включая перевозки сжиженного природного газа, в которых ужесточение международных требований к судам происходит быстрее, чем в других сегментах рынка.
Особый интерес для России представляет развитие “зеленых” финансов, но…
Россия практически не участвует в выработке правил “зеленого” финансирования
Правила, вырабатываемые в “зеленом” сегменте международных финансовых рынков, в том числе в отношении определения экологичности проектов, со временем могут стать общим стандартом.
Важно развивать критерии и инфраструктуру “зеленого” финансирования в России, а также продвигать проекты энергосбережения и сокращения выбросов в традиционной энергетике и промышленности как “зеленые”.
Требуются меры по разработке соответствующего нормативно-правового и информационно-организационного сопровождения проектов (в том числе создания институтов для верификации проектов сокращения выбросов в соответствии с международными принципами, информационной поддержке проектов и поиску потенциальных инвесторов из числа зарубежных компаний и т.д.).
Россия оказалась перед долговременными системными вызовами, включая исчерпание источников экспортно-сырьевого развития; усиление глобальной конкуренции; резкий рост роли инноваций как драйвера социально-экономического развития при обесценивании роли традиционных факторов роста.
Перечень основных вызовов и рисков включает:
ограничение рынков сбыта традиционных российских товаров и услуг;
ослабление геополитической роли энергетического фактора и геополитического влияния России;
обесценивание неамортизированных топливных активов и падение рыночных котировок акций ведущих российских компаний ТЭК;
ужесточение конкуренции поставщиков на топливных рынках, условия на которых диктует потребитель;
снижение конкурентоспособности российских товаров и услуг по причине сохранения низкой энергоэффективности и возможного введения таможенных барьеров для ввоза товаров с высоким “углеродным следом” (CBAM – Carbon Border Adjustment Mechanisms; механизмов пограничной коррекции);
сохранение или углубление технологической отсталости; и невозможность встраивания в глобальные цепочки создания стоимости на рынке новейшей наукоемкой продукции;
репутационные риски, связанные с восприятием России как страны, отстающей от общемировых тенденций низкоуглеродного развития;
риск утери возможности налаживания диалога с западными странами в одной из немногих сфер, где существует потенциал эффективного сотрудни-чества;
риски неприятия общественностью и потребителями многих стран продукции с высоким “углеродным следом”;
макроэкономические риски, интегрирующие эффекты перечисленных выше рисков, а также ограничения доступа к финансовым ресурсам “зеленеющего” финансового рынка.
Для дальнейшего развития по сложившейся экономической модели, базирующейся на сырьевом экспорте, дополнительным риском становится усиливающийся экологический протекционизм
Взимание “углеродной” пошлины легче всего осуществить именно в отношении однородных сырьевых товаров.
Потенциальные потери дохода российских компаний от введения пошлины на углерод оцениваются в 4-7 млрд долл. Однако, по оценке Европейского Парламента, доходы ЕС от CBAM от всех торговых партнеров могут составить 5-14 млрд евро. Поэтому нагрузка на российские компании, по-видимому, будет ниже первоначальных оценок, cформированных еще до определения конкретных параметров CBAM.
Самой углеродоемкой отраслью российского экспорта является металлургия.
В феврале 2021 г. Европейский парламент рассмотрел и представил на обсуждение концепцию (Towards a WTO-compatible EU carbon border adjustment mechanism – CBAM) введения механизма пограничной коррекции.[4] Многие параметры механизма CBAM еще не определены.
Нынешнее видение включает возможность для экспортера доказать низкий углеродный след своей продукции (система бенчмаркинга) и используемой при ее производстве электроэнергии и коррекции ставки CBAM на внутренние цены на углерод.
Запуск – не позднее 2023 г.
Этапы развития:
пилотный CBAM для электроэнергетики и наиболее энергоемких промышленных продуктов: цемент, сталь, алюминий, нефтепереработка, бумага, стекло, химикаты и удобрения;
возможное распространение на все продукты/товары, включенные в ETS;
охват всего импорта, включая промежуточные и конечные продукты в цепочках создания стоимости;
Возможны географические исключения: для наименее развитых и малых островных государств;
Охват источников выбросов:
выбросы категории 1;
выбросы категории 2. ЕП считает такой охват предпочтительным с учетом углеродоемкости производства электроэнергии в странах-экспортерах на уровне страны в целом или, при наличии данных, на уровне источников электроэнергии.
до отмены бесплатного выделения квот в рамках ЕСТ облагаться должна только разница между удельными выбросами экспортера и бенчмарками ЕСТ;
выбросы категории 3, содержащиеся во входных товарах (например, выбросы, содержащиеся в стали, при производстве стальных труб).
Подход к определению удельных выбросов: на основе прозрачных оценок бенчмарков удельных выбросов на уровне отдельных установок экспортеров (с возможностью обоснования их уровней по методикам ЕС) или, при отсутствии необходимых данных, – с использованием среднемировых показателей углеродоемкости отдельных продуктов для конкретных методов производства;
Инструменты: от пограничного налога до включения в ЕСТ. Уровень стоимостной нагрузки должен соответствовать нагрузке на компании ЕС. Происходит активное обсуждение изменений в ЕСТ после 2030 г.;
Избежание двойной уплаты цены на углерод означает использование разницы в ценах на углерод в рамках CBAM;
Использование доходов: для поддержки внутренних мер ЕС по снижению выбросов и (или) в целях финансирования борьбы с изменением климата в наименее развитых и малых островных государствах.
Для минимизации потерь от введения CBAM необходимо:
Создать систему бенчмаркинга по уровню углеродоемкости промышленной продукции;
Снижать углеродоемкость промышленной продукции;
Снижать углеродоемкость производства электрической и тепловой энергии;
Вводить механизмы с ценой на углерод.
Дополнительное ужесточение мировой климатической политики может вызвать сокращение темпов прироста ВВП России примерно на 0,1-0,3 п.п. к 2030 г. и на 0,2-1,4 п.п. в 2035-2050 гг.[5]
Динамика доходов от нефти и газа все в меньшей степени влияет на рост ВВП. Для его ускорения нужны новые драйверы
Реализация перечисленных выше рисков чревата:
оттоком капитала из России и снижением финансирования предприятий и организаций, разрабатывающих и внедряющих традиционные технологии, ведущих добычу и переработку ископаемого топлива, строительство топливных электростанций и осуществляющих другие виды деятельности с высоким уровнем углеродного следа;
снижением привлекательности российских компаний для инвесторов из-за низкого качества раскрытия информации об их воздействии на окружающую среду и (или) производства продукции из источников, не соответствующих критериям экологической устойчивости.
Важным шагом может быть введение для корпораций и компаний обязательного порядка регулярной публикации аудируемых независимой стороной нефинансовых отчетов об устойчивом развитии
Для этого необходима большая работа по:
созданию соответствующей инфраструктуры: верификации, выпуска зеленых облигаций, соответствующих международным стандартам и принципам;
созданию признаваемых международным сообществом регистров низкоуглеродных проектов;
включению социальной стоимости выбросов ПГ при оценке инвестиционных проектов. Возможно, как в Китае, введение требований к минимальной доле “зеленых” инвестиций и кредитов в общем портфеле и мер, позволяющих повышать эту долю;
повышению качества системы учета выбросов в России и оценки “углеродного следа”.
Целям защиты интересов национальных производителей углеродоемкой продукции в плане смягчения рисков могли бы служить:
учет фактора “зеленой” трансформации мировой экономики в стратегии экспорта российских энергоносителей, в т.ч. угля;
продвижение на европейском рынке идеи о том, что российский трубопроводный газ менее углеродоемок, чем СПГ.
Россия (в коалиции с партнерами по БРИКС) могла бы выступить в роли инициатора корректировки международных принципов оценки климатической ответственности
На основе концептуализации и формализации принципов учета выбросов ПГ “от потребления” наряду со сложившимся подходом к оценке климатической ответственности стран на основе территориальных выбросов (или выбросов “от производства”).
Это позволило бы снизить уровень климатической ответственности России примерно на 300-400 млн т СО2экв.
Eсли территориальные выбросы ПГ в России в 2017 г. были на 49% ниже уровня 1990 г., то “углеродный след” России в 2017 г. оказался на 58% ниже уровня 1990 г.
Нетто-выбросы ПГ от всех секторов снизились с 3110 млн тСО2экв. на 48% до 1630 млн тСО2экв.
Основной вклад в изменение выбросов ПГ в России в 1990-2018 гг. внесли два сектора: энергетика и ЗИЗИЛХ
По предварительным оценкам, нетто-выбросы ПГ в 2020 г. были более чем на 10% ниже уровня 2018 г.
В 1990-2018 гг. выбросы ПГ в секторах:
энергетика – снизились на 32% до 1752 млн т СО2экв.;
промышленные процессы и использование продукции – снизились на 14% до 243 млн т СО2экв.;
сельское хозяйство – снизились на 54% до 127 млн т СО2экв.;
отходы – выросли на 65% до 98 млн т СО2экв.
Чистые стоки в секторе ЗИЗИЛХ выросли на 658% до 591 млн тСО2экв.
В 1990-2000 гг. главным драйвером падения нетто-выбросов был сектор энергетика, в котором они упали на 41%, а затем динамика нетто-выбросов преимущественно определялась изменением стоков в секторе ЗИЗИЛХ.
Рисунок 9. Динамика и структура выбросов и стоков ПГ по секторам
Источник: Национальный доклад о кадастре антропогенных выбросов из источников и абсорбции поглотителями парниковых газов, не регулируемых Монреальским протоколом, за 1990-2017 гг. Москва 2019. Данные за 2019-2020 гг. – оценки ЦЭНЭФ-XXI
Нетто-выбросы СО2 от всех секторов снизились до уровня 1051 млн т, или на 57%
Выбросы CH4 снизились на 12% до 17 млн т.
Выбросы N2O снизились на 32% до 356 тыс. т.
По прочим ПГ снижение составило от 5 до 41%.
Если по данным инвентаризации 2015 г. снижение в 1990-2013 гг. нетто-выбросов ПГ составило 43%, то по данным инвентаризации 2019 г. снижение за этот же период составило уже 54%
При подготовке очередных версий национального сообщения производятся пересмотры методики расчетов, которые касаются не только последних лет, но и всего временного ряда.
Наиболее значительные пересмотры произошли при составлении последней версии инвентаризации, особенно в части оценки выбросов метана при добыче топлива.
В 2019 г. в методику расчета выбросов ПГ от сектора промышленные процессы и использование продукции внесены серьезные изменения, по результатам которых выбросы этого сектора увеличатся на 5,4%.
Поэтому при формулировании национальных обязательств Российской Федерации по контролю за выбросами ПГ на перспективу:
Обязательства как в абсолютных единицах, так и в процентах снижения, должны задаваться с оговоркой на мониторинг их достижения по действующей на момент последней доступной инвентаризации методике ее проведения.
В противном случае обязательства должны задаваться с запасом относительно прогнозных траекторий выбросов ПГ, на которые они опираются.
Основополагающими нормативными актами в области снижения антропогенных выбросов ПГ и предотвращения изменения климата являются:
Указ Президента Российской Федерации от 04.11.2020 г. № 666 “О сокращении выбросов парниковых газов”;
Климатическая доктрина Российской Федерации (2009) и Комплексный план ее реализации на период до 2020 года (2011 г.);
пакет нормативно-методических документов по количественному определению выбросов и поглощений парниковых газов (2015-2017 гг.);
широкий комплекс федеральных законов, нормативных актов, стратегий, государственных программ и прочих документов Российской Федерации как для экономики в целом, так и по отдельным секторам экономической деятельности, в сферах, оказывающих прямое или косвенное влияние на динамику выбросов ПГ.
Любое снижение эмиссии ПГ порождается определенными действиями.
Выбросы ПГ происходят во всех видах экономической деятельности.
Поэтому практически все меры политики, реализуемые на основе принятых после 1990 г. нормативных актов оказали прямое или косвенное влияние на динамику выбросов ПГ.
Существует широкий перечень “рамочных”, или “фоновых”, мер политики, которые либо прямо обеспечивают значительное сокращение выбросов ПГ (но не в качестве своей главной цели, а в качестве побочного эффекта), либо создают условия для эффективной работы других мер политики
Радикальные рыночные реформы в России в 90-х годах, включая приватизацию государственных и закрытие неэффективных предприятий, либерализацию цен, торговли, рынков энергии, демилитаризацию и снижение уровня монополизации экономики, структурные, налоговые реформы, привели к падению ВВП и выбросов ПГ в России.
Без учета ЗИЗИЛХ выбросы практически стабилизировались после 1996 г. За счет ЗИЗИЛХ они снижались еще до 1998 г. и только затем стабилизировались.
“Углеродный след” России – выбросы от потребления (за счет деятельности, обеспечивающей объемы потребления товаров и услуг на территории России) также практически стабилизировался после 1998 г.
Рисунок 10. Динамика суммарных показателей выбросов ПГ и динамика ВВП Российской Федерации в 1990-2018 гг.
Источники: рассчитано ЦЭНЭФ-XXI на основе данных Росстата и национальной инвентаризации – Национальный доклад о кадастре антропогенных выбросов из источников и абсорбции поглотителями парниковых газов, не регулируемых Монреальским протоколом, за 1990-2017 гг. Москва 2019.
Опыт России показал, что снижение выбросов ПГ за счет падения ВВП – это самая экономически затратная мера
Существенное падение выбросов ПГ до 1998 г. было следствием снижения экономической активности;
Россия заплатила самую высокую цену за снижение выбросов ПГ в 90-х годах (400-870 долл./тСО2экв.).
Рыночные реформы 90-х годов дали эффект в начале XXI века.
При росте ВВП в 1998-2008 гг. близком к удвоению выбросы ПГ практически не выросли (декаплинг).
В 1998-2008 гг. Россия продемонстрировала способность сохранять стабильные выбросы ПГ при высоких темпах экономического роста.
Главным фактором декаплинга было повышение энергоэффективности.
За счет развития низкоуглеродной (АЭС и ГЭС) и эффективной газовой генерации (ПГУ) удельные выбросы ПГ на электростанциях в 2018 г. снизились на 37,2 г СО2-экв/кВт-ч по сравнению с 2000 г. и на 79,7 г СО2-экв/кВт-ч по сравнению с 1990 г. и составили 293,4 г СО2-экв/кВт-ч.
После 2015 г. стала формироваться ситуация, больше характерная для 90-х годов, когда снижение выбросов достигалось за счет падения экономической активности.
Сложились негативные тенденции, которые ослабили интенсивность мер политики и их влияние на динамику выбросов ПГ.
По сравнению с 1990 г. площадь пахотных угодий сократилась на 30%, при том что объемы продукции сельского хозяйства в 2018 г. и 1990 г. были одинаковыми
Снижение выбросов в сельском хозяйстве происходило во всех его подсекторах, но наибольшее снижение – в разделах “внутренняя ферментация животных” и "выбросы от сельскохозяйственных почв.
Основным фактором снижения выбросов ПГ стало снижение удельных расходов за счет роста эффективности сельского хозяйства.
Структурные сдвиги способствовали снижению выбросов за счет того, что более углеродоемкие сектора росли медленнее, чем отрасль в целом.
Сфера отходов является единственной, где выбросы ПГ превысили уровень 1990 г. на 62%
Меры политики явно запоздали на 10-20 лет.
Объем выбросов растет как за счет увеличения объема отходов на душу населения, так и за счет постепенного накопления отходов на полигонах.
Рост населения и изменение соотношения между бытовыми и промышленными отходами практически не повлияли на динамику сектора в 1990-2018 гг.
Лесные земли являются основным поглотителем углерода в секторе ЗИЗИЛХ
Главным фактором роста чистого поглощения углерода сектором лесных земель стал рост поглощения фитомассой за счет снижения рубок леса и вывоза древесины в 3 раза в 1992-1998 гг.
Если рост стоков в начале 90-х годов стал результатом экономического спада, то сохранение масштабов стоков после 2000 г. на высоком уровне стало результатом реализации требований принятого в 2007 г. Лесного кодекса и широкого набора нормативных инструментов, принятых в его развитие.
Технический потенциал снижения выбросов ПГ показывает только гипотетические возможности, без учета многих ограничений.
Интегрированная оценка технического потенциала снижения выбросов ПГ по следующим составляющим:
снижение выбросов ПГ за счет совершенствования технологий использования энергии (повышение энергоэффективности);
снижение выбросов ПГ за счет замещения топлив в электро- и теплоэнергетике и за счет использования безуглеродных источников энергии (АЭС, ГЭС, ВИЭ, биомассы и биогаза) в системах как централизованного, так и децентрализованного энергоснабжения;
косвенное снижение выбросов ПГ за счет экономии электрической и тепловой энергии от централизованных источников у конечных потребителей;
снижение технологических утечек и выбросов ПГ и потребления энергии за счет сокращения объемов добычи ископаемого топлива;
снижение выбросов или увеличение стоков ПГ в промышленных процессах за счет новых технологических решений и вовлечения крупнотоннажных отходов в экономический оборот, в секторе ЗИЗИЛХ, в сельском хозяйстве и в сфере управления отходами.
В 2018 г. антропогенные выбросы всех ПГ в РФ были почти на 50% ниже уровня 1990 г.
Существует значительный потенциал их дальнейшего снижения во многих секторах.
Это позволяет России ставить амбициозные цели по сокращению выбросов ПГ.
У России есть технические возможности стать практически безуглеродной экономикой
Технический потенциал снижения нетто-выбросов ПГ во всех секторах составляет 1220 млн т СО2экв.
Его полная реализация позволила бы снизить нетто-выбросы ПГ на 75% от уровня 2018 г.
По отношению к уровню выбросов ПГ 1990 г. полная реализация технического потенциала позволяет снизить выбросы на 87%.
Основную часть потенциала – 87% – формируют технические и структурные решения в секторе энергетика – повышение эффективности и развитие централизованной и децентрализованной низкоуглеродной генерации электрической и тепловой энергии.
Способность лесов дополнительно поглощать углерод в перспективе ограничена. Потенциал сектора ЗИЗИЛХ может достигать 545–940 Мт CO2-экв. в год.
При использовании верхней границы этого диапазона и при учете выбросов ПГ “от потребления” Россия имеет техническую возможность стать страной с нулевыми нетто-выбросами ПГ.
Таблица 1. Потенциал снижения выбросов ПГ в основных секторах
(млн т СО2экв.)
Сектора | 1990 | 2018 | Потенциал снижения выбросов ПГ | Выбросы после реализации потенциала |
---|---|---|---|---|
Энергетический сектор | 2569 | 1753 | 1055 | 698 |
Сельское хозяйство | 276 | 127 | 27* | 100* |
Промышленные процессы | 283 | 243 | 66 | 177 |
Отходы | 59 | 98 | 26* | 70* |
ЗИЗИЛХ | -78 | -591 | -46 | -637 |
Всего нетто-выбросы | 3110 | 1578 | 1220 | 408 |
* Половина потенциала в сельском хозяйстве и отходах отнесена к производству биогаза и отражена в секторе энергетика. Выбросы после реализации потенциала равны выбросам за 2017 г. минус потенциал.
Источник: Данные за 1990 г. и 2017 г. – Национальный доклад о кадастре антропогенных выбросов из источников и абсорбции поглотителями парниковых газов, не регулируемых Монреальским протоколом, за 1990-2017 гг. Москва 2019.
Методика, используемая в Национальном кадастре парниковых газов, дает адекватные результаты углеродного баланса управляемых лесов России, которые согласуются с данными национальных кадастров других стран по поглощению углерода лесами.
Альтернативные методики могут давать более высокие значения стоков углерода в леса, но при этом иметь крайне низкие шансы на признание экспертами РКИК
Опубликованные оценки поглощения углерода лесами и наземными экосистемами России варьируют в широких пределах в связи с использованием различных методик и источников информации, включая:
разный охват земельных угодий;
разные источники информации (официальные учетные данные по лесам; карты лесов, почв и ландшафтов России; данные дистанционного зондирования и т.д.).
Объективно существует высокая неопределенность оценок, связанных с различными причинами: устаревшие и противоречивые данные по лесоустройству, отсутствие достоверных статистических данных по пожарам и др.
На основе использования разных методик сформированы три группы оценок поглощения углерода: низкие – около 100 Мт С год-1, средние – около 200 Мт С год-1 и высокие – примерно 500 Мт С год-1.
Оценки поглощения СО2 лесами на единицу площади, представленные в Национальном кадастре парниковых газов РФ, хорошо согласуются с оценками, выполненными другими странами со сходными природно-климатическими условиями
В национальном кадастре парниковых газов для оценки поглощения парниковых газов управляемыми лесами России используется система РОБУЛ (региональная оценка бюджета углерода лесов), разработанная Центром по проблемам экологии и продуктивности лесов РАН.
Оценки чистого поглощения СО2 управляемыми лесными землями, представленные в Национальном кадастре парниковых газов РФ, целесообразно сопоставлять с оценками других стран с учетом сходства природно-климатических условий.
Системы РОБУЛ и CBM-CFS дают сходные диапазоны оценок, обе эти системы являются действующими методиками Национальных кадастров – соответственно российского и канадского.
Совершенствование системы учета поглощения углерода лесами России должно быть связано прежде всего с актуализацией данных Государственного лесного реестра (ГЛР) и с использованием информации Государственной инвентаризации лесов (ГИЛ)
Величина поглощения углерода биомассой (без учета потерь углерода в результате деструктивных нарушений) при использовании данных ГИЛ в качестве входных для программы РОБУЛ в 1,5-2 раза выше, чем при использовании данных ГЛР.
Для ГЛР требуется срочная разработка системы обновления лесотаксационных данных на локальном уровне, поскольку в настоящее время она работает неудовлетворительно.
Для обновления данных о современном состоянии лесов на локальном уровне необходимо полноценное восстановление института лесоустройства, в ходе которого с периодичностью 1 раз в 10-15 лет должны обновляться данные о запасах древесины и породно-возрастной структуре лесов на уровне лесничеств.
После завершения 2-го цикла развития ГИЛ (вероятно, не ранее 2030-2035 гг.) станет возможно использование метода разницы запасов углерода в разных пулах, измеренных в разное время, что позволит непосредственно оценить нетто-поглощение СО2 лесами.
Предложение рассматривать все леса страны вне зависимости от их ведомственной принадлежности, включая леса на заброшенных сельскохозяйственных землях и иные покрытые лесом земли, не учитываемые в государственном лесном реестре, не может быть принято
К зачету могут приниматься только антропогенно обусловленные стоки ПГ, получаемые в результате активной деятельности человека, направленной на создание лесных культур, на борьбу с лесными пожарами, вредителями и болезнями леса и т.д. Ни при каких обстоятельствах не будут приняты к зачету естественные стоки ПГ, формирующиеся в результате природных процессов без вмешательства человека.
Что касается предложения отказаться от деления лесов на управляемые и неуправляемые (иначе говоря, считать все леса страны управляемыми), то это предложение противоречит решениям РКИК ООН и методическим руководствам МГЭИК.
Прогнозные расчеты были проведены на системе взаимосвязанных моделей. Эта система построена вокруг центральной многосекторной модели ENERGYBAL-GEM-2050. Многие параметры этой модели определяются с помощью использования “облака” моделей, разработанных ЦЭНЭФ-XXI и партнерами по разработке Стратегии.
В состав “облака” входят:
разработанные ЦЭНЭФ-XXI модели:
макроэкономическая модель RUS-DVA;
модель для электро- и теплоэнергетики P&HMOD;
модель для промышленности INDEE-MOD;
модель для транспорта TRANS-GHG;
модель для жилых зданий REsBUILD. Часть расчетов для жилых зданий проводилась на модели “Помощник ЭКР”, разработанной ЦЭНЭФ-XXI для ФСРЖКХ;
модель для общественных зданий PUBBUILD;
разработанная ЦЭПЛ РАН модель РОБУЛ-М;
модель ИГКЭ РАН для сектора ЗИЗИЛХ;
модель МАДИ для автомобильного транспорта.
Параметры всех моделей откалибрированы по данным последней инвентаризации ПГ.
В базовом сценарии ВВП России выходит к 2024 г. на темпы роста, близкие к среднемировым, и увеличивается в 1,8 раза к 2036 г. и в 2,45 раза к 2050 г.
Ускорение роста ВВП будет достигнуто за счет повышения совокупной факторной производительности
Сценарные условия базового варианта прогноза опираются на "Прогноз долгосрочного социально-экономического развития России до 2036 г." и действующие и разрабатываемые документы стратегического планирования по отраслевому и территориальному принципу.
В этом прогнозе предполагается, что динамика добавленной стоимости по секторам экономики будет неравномерной. Доля промышленности в целом (включая электроэнергетику, системы газо- и водоснабжения) в ВВП к 2036 г. несколько снизится (c 29,3% до 27,6%). Практически все снижение приходится на добывающую промышленность, а доля обрабатывающей промышленности в ВВП вырастет.
Предполагается, что рост тарифов будет ограничен уровнем инфляции на всем горизонте прогноза, за исключением тарифа на электроэнергию для населения, который будет расти быстрее инфляции.
В базовом сценарии принято допущение, что работают только уже принятые меры политики стимулирования низкоуглеродного развития, включая:
меры в сфере повышения энергоэффективности, развития АЭС, ГЭС, ВИЭ, структурной перестройки и общего повышения эффективности российской экономики, в сфере управления отходами, развития сельского и лесного хозяйства;
в промышленности процесс замены старых мощностей происходит умеренными темпами и преимущественно на основе не наилучших, а наиболее распространенных сегодня в мире технологий.
Меры политики, которые будут определять темпы и пропорции развития отраслей ТЭК в базовом сценарии определяются параметрами:
Доктрины энергетической безопасности Российской Федерации и Энергетической стратегией Российской Федерации;
Программ “Развитие энергетики”, “Воспроизводство и использование природных ресурсов”; “Развитие угольной промышленности России на период до 2030 года”, Генеральных cхем развития газовой отрасли на период до 2035 года; развития нефтяной отрасли Российской Федерации на период до 2020 года;
Генеральной схемы размещения объектов электроэнергетики до 2035 года, Государственных программ “Развитие энергетики” и “Развитие атомного энергопромышленного комплекса”, Федеральным законом “О теплоснабжении” и Федеральным законом “О внесении изменений в Федеральный закон “О теплоснабжении” и отдельные законодательные акты Российской Федерации по вопросам совершенствования системы отношений в сфере теплоснабжения” и других действующих стратегических и нормативных документов.
Меры политики, которые будут определять темпы и пропорции развития промышленности в базовом сценарии определяются параметрами:
информационно-технических справочников по НДТ и нормативными документами, устанавливающими обязательные требования к показателям НДТ с графиками получения комплексных разрешений;
“Стратегии развития черной металлургии России на 2014-2020 годы и на перспективу до 2030 года”, “Стратегии развития цветной металлургии России на 2014-2020 годы и на перспективу до 2030 года”, “Стратегии развития химического и нефтехимического комплекса на период до 2030 года”, “Стратегии развития лесного комплекса на период до 2030 года”;
льгот, определенных Постановлением Правительства РФ от 17.06.2015 № 600 “Об утверждении перечня объектов и технологий, которые относятся к объектам и технологиям высокой энергетической эффективности” и другими действующими стратегическими и нормативными документами.
Меры политики, которые будут определять темпы и пропорции развития транспорта в базовом сценарии, определяются параметрами:
“Транспортной стратегии Российской Федерации на период до 2030 года”; “Стратегии развития железнодорожного транспорта в Российской Федерации до 2030 года”; проект “Стратегии развития автомобильного транспорта и городского наземного электрического транспорта Российской Федерации на период до 2030 года”; “Стратегии развития внутреннего водного транспорта Российской Федерации на период до 2030 года”; Программы “Развитие транспортной системы”, Подпрограммы “Развитие рынка газомоторного топлива” Государственной программы “Энергоэффективность и развитие энергетики” и других действующих стратегических и нормативных документов.
Меры политики, которые будут определять темпы и пропорции развития сектора зданий в базовом сценарии, определяются параметрами:
“Стратегии развития строительной отрасли Российской Федерации до 2030 г.”;
Приказа Министерства строительства и жилищно-коммунального хозяйства Российской Федерации № 1550/пр от 17.11.2017 г. “Об утверждении требований энергетической эффективности зданий, строений, сооружений”;
Постановления Правительства РФ № 18 от 17.01.2017 “Об утверждении Правил предоставления финансовой поддержки за счет средств государственной корпорации – Фонда содействия реформированию жилищно-коммунального хозяйства на проведение капитального ремонта многоквартирных домов”;
Распоряжения Правительства РФ № 703-р от 19.04.2018 “Об утверждении комплексного плана по повышению энергетической эффективности экономики России” и других действующих стратегических и нормативных документов.
Меры политики, которые будут определять темпы и пропорции развития сектора отходы в базовом сценарии определяются параметрами:
“Стратегии национальной безопасности Российской Федерации”, “Стратегии развития промышленности по обработке, утилизации и обезвреживанию отходов производства и потребления на период до 2030 года”;
Указов Президента Российской Федерации от 14.01.2019 г. № 8 о создании публично-правовой компании “Российский экологический оператор” и № 204 “О национальных целях и стратегических задачах развития Российской Федерации на период до 2024 года”;
Национального федерального проекта “Комплексная система обращения с твердыми коммунальными отходами”;
Правил разработки территориальных схем в области обращения с отходами производства и потребления, закона № 89-ФЗ “Об отходах производства и потребления” и других действующих стратегических и нормативных документов.
Меры политики, которые будут определять темпы и пропорции развития сельского хозяйства в базовом сценарии, определяются параметрами:
Государственных программ
“Развитие сельского хозяйства и регулирования рынков сельскохозяйственной продукции, сырья и продовольствия”;
“Развитие мелиорации земель сельскохозяйственного назначения России на 2014-2020 годы” и других действующих стратегических и нормативных документов.
Меры политики, которые будут определять темпы и пропорции развития лесного хозяйства в базовом сценарии, определяются параметрами:
Указа Президента Российской Федерации от 07.05.2018 № 204 “О национальных целях и стратегических задачах развития Российской Федерации на период до 2024 года” и федерального проекта “Сохранение лесов” в рамках национального проекта “Экология”;
Распоряжения Правительства РФ от 26.09.2013 № 1724-р, утвердившего “Основы государственной политики в области использования, охраны, защиты и воспроизводства лесов в Российской Федерации на период до 2030 года”;
Федерального закона от 19.07.2018 г. № 212-ФЗ “О внесении изменений в Лесной кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации в части совершенствования воспроизводства лесов и лесоразведения” и других действующих стратегических и нормативных документов.
При развитии по базовому сценарию нетто-выбросы ПГ из всех источников в 2017-2030 гг. растут на 11-31%, а в 2017-2050 гг. – на 21-51%
Выбросы от сектора энергетика растут на 6% к 2030 г., а к 2050 г. оказываются на 2% выше уровня 2017 г. Этот сектор остается основным источником выбросов ПГ.
Выбросы от промышленных процессов растут на 4% к 2030 г. и на 22% к 2050 г.
Выбросы от сектора сельское хозяйство растут на 11% к 2030 г. и на 26% к 2050 г. за счет намеченных прогнозов по росту поголовья скота и развитию растениеводства преимущественно по сложившимся технологиям.
Выбросы от сектора отходы растут на 15% к 2030 г. и на 37% к 2050 г. за счет разложения уже накопленных твердых и жидких отходов даже при условии снижения объемов их поступления на полигоны.
При развитии по базовому сценарию к 2050 г. в России сокращается сток углерода. Расчеты по российской модели РОБУЛ-М и канадской модели CBM-CFS показывают, что такое сокращение может быть существенным.
Рисунок 11. Динамика антропогенных выбросов ПГ во всех секторах для базового сценария
* ППИП – промышленные процессы. С-Х – сельское хозяйство. ЗИЗИЛХ – землепользование, изменение землепользования и лесное хозяйство. Для этого параметра даны два варианта.
Источник: Данные за 2000-2017 гг. – Национальный доклад о кадастре антропогенных выбросов из источников и абсорбции поглотителями парниковых газов, не регулируемых Монреальским протоколом, за 1990-2017 гг. Москва 2019. Прогнозные оценки – ЦЭНЭФ-XXI.
При развитии по базовому сценарию обязательство по снижению выбросов на 25% к 2020 г. выполняется с большим запасом при учете стоков в секторе ЗИЗИЛХ и с определенным запасом – без учета этого сектора
Выбросы в секторе “энергетика” также не превышают 75% от уровня 1990 г.
Обязательство по снижению выбросов на 30% к 2030 г. также выполняется с запасом при учете стоков в секторе ЗИЗИЛХ и проходит с небольшим запасом в секторе энергетика.
Без учета стоков в ЗИЗИЛХ траектория выбросов не укладывается в ограничение по показателю -30%
Поскольку в базовом сценарии приняты довольно оптимистичные допущения о темпах экономического роста, риски невыполнения обязательств по Парижскому соглашению в принятой Россией формулировке (с максимальным учетом поглощающей способности лесов) даже при ограниченных мерах низкоуглеродного регулирования практически равны нулю.
Риски невыполнения обязательств в 2030 г. формируются только в случае исключения поглощающей способности лесов при оценке динамики нетто-выбросов. В этом случае для выполнения обязательств по Парижскому соглашению потребуется контроль за величиной выбросов ПГ от крупных эмитентов.
Парижское соглашение предусматривает необходимость ужесточения национальных обязательств по ограничению выбросов ПГ каждые 5 лет. При заданных темпах роста экономики, отказе от реализации дополнительных мер политики и при опоре только на уже действующие меры Россия не сможет брать на себя более жесткие обязательства на 2040 г. и 2050 г., особенно если стоки углерода в лесах будут сокращаться в соответствии с пессимистическими прогнозными оценками.
При развитии по базовому сценарию Россия может сохранить обязательство по ограничению выбросов уровнем 70% от уровня 1990 г. при максимальном учете поглощающей способности лесов, но существует вероятность не выполнения этого обязательства при существенном сокращении стока выбросов ПГ.
Этот риск нивелируется при условии: (а) ограничения площади сплошных рубок уровнем базового сценария Стратегии развития лесного комплекса и принятия мер для нейтрализации динамичного сокращения стоков в леса; (б) задания обязательств России не на конец периода (2050 г.), а в форме среднегодового углеродного бюджета за пять лет (2045-2050 гг.), подобно тому как принимались обязательства в рамках Киотского протокола;
Если сектор ЗИЗИЛХ не учитывать, то при сохранении выбросов от энергетического сектора устойчиво ниже 70% от уровня 1990 г. динамика выбросов ПГ определяется в таких секторах, как промышленные процессы, сельское хозяйство и отходы. Существует вероятность, что за счет этих секторов выбросы ПГ в 2030 г. превысят уровень 70% от значения 1990 г.;
При оптимистичном варианте базового сценарии по захвату углерода лесами выбросы ПГ из всех источников до 2050 г. будут устойчиво ниже 60% от значения 1990 г. В этом случае Россия может: (а) сохранить принятые по Парижскому соглашению на 2030 г. обязательства до 2050 г. или (б) медленно их повышать до 35-40% в среднем за 2045-2050 гг.
Рисунок 12. Динамика антропогенных выбросов ПГ во всех секторах для базового сценария (доля от уровня 1990 г.)
Источник: Данные за 2000-2017 гг. – Национальный доклад о кадастре антропогенных выбросов из источников и абсорбции поглотителями парниковых газов, не регулируемых Монреальским протоколом, за 1990-2017 гг. Москва 2019. Прогнозные оценки – ЦЭНЭФ-XXI.
Задача сценария “INDС” – сформировать пакет мер в разных секторах, который позволит гарантированно удерживать выбросы ПГ вплоть до 2050 г. на уровне ниже 70% от значения 1990 г.
Дополнительные меры принимаются только в секторах промышленные процессы и использование продукции; сельское хозяйство и отходы; землепользование, изменения в землепользовании и лесное хозяйство;
Все макроэкономические условия сценария “INDС” принимаются такими же, как в базовом сценарии. Несколько меняются только объемы производства отдельных видов продукции, которые являются результатом дополнительных мер, предусмотренных в этом сценарии.
Для стабилизации и последующего снижения выбросов ПГ в секторе промышленные процессы и использование продукции предполагается заключение добровольных соглашений Правительства РФ и бизнеса или согласование Планов декарбонизации, позволяющих:
увеличить объемы производства горячебрикетированного и прямовосстановленного железа с 8 млн т в 2018 г. до 18 млн т в 2036 г. и до 33 млн т в 2050 г., что позволит снизить выбросы от производства чугуна и использования кокса;
вводить все новые мощности алюминиевых заводов с технологией “инертных” анодов;
повысить долю добавок в цементе к 2036 г. до 30%, а к 2050 г. – до 45% и увеличить долю добавок при производстве бетона и строительных смесей на основе цемента;
повысить долю улавливания и использования СО2 при производстве аммиака и карбамида с нынешних 16% до 28% в 2050 г.
Для стабилизации и последующего снижения выбросов ПГ в секторе отходы предполагается:
обеспечить рост объемов переработки ТКО до 30% к 2030 г. с последующим увеличением в среднем на 0,5% в год до 2050 г.;
к 2030 г. полностью закончить обеспечение инфраструктуры и информационное обеспечение систем по раздельному сбору мусора, запуск административных (запрет) и экономических (залоговая стоимость пластиковой тары и др.) механизмов по сокращению использования одноразовой пластиковой упаковки и сокращению пищевых отходов в целях стабилизации объема вывоза отходов на душу населения.
Для торможения роста выбросов ПГ в секторе сельское хозяйство предполагается:
в животноводстве – снизить поголовье коров за счет повышения доли продуктивных пород;
в растениеводстве – сократить запахивание растительных остатков и реализовать комплекс мер по их утилизации и использованию в качестве топлива или удобрений.
Для повышения стоков ПГ в секторе ЗИЗИЛХ предполагаются изменения в организации охраны лесов от пожаров в национальном масштабе в двух вариантах:
распространение авиационной охраны на современную зону космомониторинга II уровня в 2021-2030 гг. равными площадями (10% в год);
распространение авиалесооохраны на обе зоны космомониторинга в 2021-2030 гг. равными площадями (по 10% в год). Этот сценарий предполагает полный охват лесного фонда России авиационной охраной от пожаров, но требует значительно б***о***льших затрат.
При развитии по сценарию “INDC” рост нетто-выбросов ПГ ограничивается в 2017-2030 гг. 9-10%, а в 2017-2050 гг. – 11-27%
Выбросы от сектора энергетика растут на 5% к 2030 г., а к 2050 г. возвращаются на уровень 2017 г.
Выбросы от промышленных процессов практически замораживаются до 2030 г. и растут только на 3% к 2050 г.
Выбросы от сектора сельское хозяйство растут на 11% к 2030 г., и только затем происходит их торможение. К 2050 г. они растут на 15%.
Рост выбросов от сектора отходы резко тормозится до 7% к 2030 г. и возвращается на уровень 2017 г. к 2050 г.
Нижняя граница оценки объема стоков ПГ в леса увеличивается на 153 млн тСО2экв.
Рисунок 13. Динамика антропогенных выбросов ПГ во всех секторах для сценария "INDC"
* ППИП – промышленные процессы. С-Х – сельское хозяйство. ЗИЗИЛХ – землепользование, изменение землепользования и лесное хозяйство. Для этого параметра даны два варианта.
Источник: Данные за 2000-2017 гг. – Национальный доклад о кадастре антропогенных выбросов из источников и абсорбции поглотителями парниковых газов, не регулируемых Монреальским протоколом, за 1990-2017 гг. Москва 2019. Прогнозные оценки – ЦЭНЭФ-XXI.
** При условиях сценария “INDC” Россия сможет брать на себя более жесткие обязательства на 2040 г. и на 2050 г. **
Вплоть до 2050 г. при максимальном учете стоков обязательство может быть повышено до диапазона 35-40% от уровня 1990 г.
При развитии по сценарию “INDC”:
обязательство по снижению выбросов на 25% к 2020 г. выполняется с большим запасом при учете стоков в секторе ЗИЗИЛХ и с определенным запасом – без учета этого сектора;
обязательство по снижению выбросов на 30% также выполняется с запасом при учете стоков в секторе ЗИЗИЛХ на всем временном горизонте до 2050 г.;
обязательство по снижению выбросов на 30% проходит с небольшим запасом в секторе энергетика на всем временном горизонте до 2050 г.;
обязательство по снижению выбросов на 25-30% проходит с небольшим запасом для всех секторов даже без учета стоков в ЗИЗИЛХ.
Рисунок 14. Динамика антропогенных выбросов ПГ во всех секторах для сценария “INDC” (доля от уровня 1990 г.)
Источник: Данные за 2000-2017 гг. – Национальный доклад о кадастре антропогенных выбросов из источников и абсорбции поглотителями парниковых газов, не регулируемых Монреальским протоколом, за 1990-2017 гг. Москва 2019. Прогнозные оценки – ЦЭНЭФ-XXI.
Задача “энергоэффективного” сценария – выявить возможности ограничения роста выбросов ПГ за счет реализации широкого пакета мер политики по повышению энергоэффективности во всех секторах экономики
Макроэкономические допущения основаны на условиях базового сценария с учетом мер по ограничению выбросов ПГ в сценарии “INDС”.
Объемы генерации электрической и тепловой энергии на безуглеродных источниках (АЭС, ГЭС, биоТЭС и ВИЭ) сохраняются на уровне базового сценария, однако за счет сокращения потребности в электрической и тепловой энергии растет их доля в объемах генерации.
Объемы добычи ископаемого топлива корректируются таким образом, чтобы за вычетом внутреннего потребления они не превышали заложенных МЭР в базовом сценарии объемов экспорта.
Для реализации “энергоэффективного” сценария правительству Российской Федерации необходимо разработать новую Государственную программу "Энергоэффективная Россия"
При любом методе оценки энергоемкость ВВП России в 2007-2018 гг. снизилась не более чем на 8%.
В “энергоэффективном” сценарии энергоемкость ВВП должна снизиться в 2018-2036 гг. на 40% (32% в базовом сценарии) и на 58% в 2050 г. (48% в базовом сценарии)
За 10 лет с момента принятия Указа Президента РФ от 4 июня 2008 г. № 889 “О некоторых мерах по повышению энергетической и экологической эффективности российской экономики” система государственного управления процессами повышения энергоэффективности сначала была развернута, в затем (после 2014 г.) практически свернута.
В 2008-2019 гг. было принято около 140 нормативно-правовых актов в сфере повышения энергоэффективности, но без финансовой поддержки, в т.ч. бюджетной, они не дают желаемого результата.
Расходы федерального бюджета по направлению повышения энергоэффективности снизились в 50 раз. Для стимулирования деятельности по повышению энергоэффективности в субъектах Российской Федерации необходимо восстановить механизм выделения субсидий из федерального бюджета на поддержку региональных программ энергосбережения.
Строительство новых источников энергии с самыми высокими параметрами энергоэффективности.
Снижение доли потерь электрической и тепловой энергии до уровней технологических лидеров.
Основные меры по повышению энергоэффективности в электро- и теплоэнергетике включают:
долгосрочные целевые соглашения или планы декарбонизации;
программу модернизации систем энергоснабжения изолированных районов;
меры по стимулированию развития когенерации;
обязательства по выполнению части производственных и инвестиционных программ энергоснабжающих компаний за счет покупки неэффективной энергии и мощности у потребителей (схема энергоэффективных обязательств “белые сертификаты”);
развитие бизнеса ЭСКО в сфере малой генерации, когенерации и др.;
повышение параметров стандартов энергоэффективности для типового генерирующего и электросетевого оборудования и ограничения на оборот неэффективных образцов такого оборудования;
разработку стандартизированных банковских продуктов для финансирования программы “Зеленая энергия”;
создание системы сопоставления параметров энергоэффективности ("бенчмаркинга).
В промышленности темпы замены оборудования повышены в 2 раза по отношению к базовому сценарию.
Средние показатели энергоэффективности в 2050 г. во всех отраслях соответствуют наилучшим на сегодня в мире технологиям.
Основные меры по повышению энергоэффективности в промышленности включают:
программу “500-500” – долгосрочные целевые соглашения по повышению энергоэффективности или планы декарбонизации для 500 наиболее энергоемких предприятий, позволяющие получить суммарную экономию 500 млн тут в 2021-2035 гг.;
включение показателей энергоэффективности в категорию оцениваемых в обязательном порядке при разработке программ повышения экологической эффективности и внедрении НДТ;
стандартизацию типового промышленного оборудования;
запуск схемы “белые сертификаты”;
субсидирование разработки программ повышения энергоэффективности средними и малыми промышленными предприятиями;
субсидирование или льготное налогообложение приобретения типового промышленного оборудования высоких классов энергоэффективности;
использование средств револьверных фондов энергосбережения на реализацию проектов на средних и мелких промышленных предприятиях;
внедрение схем стимулирования работы ЭСКО в сфере эксплуатации систем типового промышленного оборудования;
создание системы сопоставления параметров энергоэффективности (“бенчмаркинга”);
поддержку сертификации систем энергоменеджмента, организацию подготовки специалистов и обеспечение им информационной поддержки.
Масштабное внедрение новых транспортных технологий, систем автоматического вождения, автоматизированных систем управления, контроля и позиционирования; трансформации транспортной политики государства в направлении перехода на модель обеспечения устойчивой мобильности.
Основные меры по повышению энергоэффективности на транспорте включают:
долгосрочные целевые соглашения или планы по декарбонизации для автомобильного, железнодорожного, авиационного, водного и трубопроводного транспорта, а также дорожного хозяйства в рамках программы “500-500”;
стандарты топливной экономичности новых автомобилей;
стимулирование покупки автомобилей с низким удельным расходом топлива (малолитражные и гибридные автомобили) и электромобилей;
госзакупки энергоэффективных транспортных средств;
предоставление гарантий по займам производителям автомобилей на программы повышения топливной экономичности их продукции и снижения удельных выбросов ПГ;
требования к городскому транспортному планированию, организации энергоэффективных перевозок грузов и пассажиров, развитие мультимодальных транспортных систем и внедрение принципов “зеленой логистики”, развитие систем общественного пассажирского транспорта, повышение качества его услуг.
Реализация технологий и практик, позволяющих за счет повышения энергоэффективности обеспечить снижение потребления энергии жилыми зданиями к 2050 г. при росте их площади в 1,9 раза.
Основные меры по повышению энергоэффективности в жилых зданиях включают:
введение новых целевых требований по эффективности использования энергии на отопление, кондиционирование, ГВС и освещение мест общего пользования и силовое оборудование жилых зданий;
льготы на строительство зданий высших классов энергетической эффективности;
программы повышения энергоэффективности в процессе капитального ремонта МКД;
субсидии из бюджета на капитальный ремонт по энергоэффективным проектам. Масштабное внедрение схем льготного кредитования проектов повышения энергоэффективности в процессе капитального ремонта МКД. Разработка стандартизированных банковских продуктов для финансирования проектов по повышению энергоэффективности в жилищном секторе;
классификацию и рейтинг жилых зданий по уровню энергоэффективности;
повышение требований стандартов и совершенствование маркировки энергоэффективности бытовых энергопотребляющих установок;
использование средств револьверных фондов на реализацию проектов в жилищной сфере;
запуск схемы “белые сертификаты” на объектах жилого фонда;
запуск программ “Теплый дом” и “Дешевый свет” для малоимущих и в районах “северного завоза”;
внедрение схем стимулирования работы ЭСКО в жилищной сфере.
Правительство должно начать с себя – введение повышенных требований к энергоэффективности новых общественных зданий и льгот на строительство энергоэффективных и “пассивных” зданий.
Основные меры по повышению энергоэффективности в зданиях бюджетной сферы и сферы услуг включают:
доведение объемов комплексных капитальных ремонтов зданий бюджетной сферы до 3% от всего фонда зданий;
создание региональных револьверных фондов энергосбережения и использование этих средств на реализацию проектов в бюджетной сфере;
запуск схемы “белые сертификаты” на объектах бюджетной сферы;
внедрение схем стимулирования работы ЭСКО в бюджетной сфере;
госзакупки энергоэффективного оборудования;
установка целевых заданий по экономии энергии на основе рейтинга (“бенчмаркинга”) и сертификацию общественных зданий по уровню энергоэффективности “Звезды энергоэффективности”.
При развитии по “энергоэффективному” сценарию нетто-выбросы ПГ в 2017-2030 гг. снижаются на 1-2%, а к 2050 г. - на 14% при высоком уровне стоков в секторе ЗИЗИЛХ, или только на 1,5% превышают уровень 2017 г. при низких стоках
Выбросы от сектора энергетика снижаются на 4% к 2030 г. и на 24% к 2050 г.
Выбросы от промышленных процессов практически замораживаются до 2030 г. и растут только на 3% к 2050 г.
Выбросы от сектора сельское хозяйство растут на 11% к 2030 г., и только затем происходит их торможение. К 2050 г. они растут на 15%.
Выбросы от сектора отходы остаются на уровне сценария “INDC”.
Рисунок 15. Динамика антропогенных выбросов ПГ во всех секторах для “энергоэффективного” сценария
* ППИП – промышленные процессы. ЗИЗИЛХ – землепользование, изменение землепользования и разведение лесов. Для этого параметра даны два варианта.
Источник: Данные за 2000-2017 гг. – Национальный доклад о кадастре антропогенных выбросов из источников и абсорбции поглотителями парниковых газов, не регулируемых Монреальским протоколом, за 1990-2017 гг. Москва 2019. Прогнозные оценки – ЦЭНЭФ-XXI.
Рисунок 16. Динамика антропогенных выбросов ПГ во всех секторах для “энергоэффективного” сценария (доля от уровня 1990 г.)
Источник: Данные за 2000-2017 гг. – Национальный доклад о кадастре антропогенных выбросов из источников и абсорбции поглотителями парниковых газов, не регулируемых Монреальским протоколом, за 1990-2017 гг. Москва 2019. Прогнозные оценки – ЦЭНЭФ-XXI.
При условиях “энергоэффективного” сценария Россия сможет брать на себя более жесткие обязательства на 2040 г. и 2050 г.
Вплоть до 2050 г. при максимальном учете стоков обязательство может быть повышено до диапазона 45-50% от уровня 1990 г.
В “энергоэффективном” сценарии удается обеспечить полный декаплинг: при росте ВВП в 2,45 раза выбросы ПГ не растут от уровня 2017 г. за счет снижения углеродоемкости ВВП на 45-52% (от уровня 2015 г.).
Кумулятивное снижение выбросов ПГ от уровня 1990 г. достигает к 2050 г. 91-95 млрд т СО2экв., то есть дополнительно за 2018-2050 гг. Россия снижает кумулятивные выбросы еще на 50-55 млрд т СО2экв. В итоге, в “энергоэффективном” сценарии в 1991-2050 гг. Россия снижает выбросы в объемах, превышающих двухлетнюю эмиссию всех ПГ секторами энергетика и промышленные процессы всех стран мира.
Задача сценария “1,5 градуса” – выявить дополнительные возможности ограничения выбросов ПГ преимущественно за счет реализации широкого пакета мер политики по:
повышению доли безуглеродной генерации электрической и тепловой энергии, как на централизованных источниках, так и на локальных установках потребителей (до счетчика), применению технологий захвата, утилизации и(или) захоронения углерода;
снижению потребления материалов, повышению эффективности их использования и доли утилизации вторичных ресурсов;
переводу транспорта на траекторию низкоуглеродного развития;
росту утилизации биогаза в системах управления отходами и в сельском хозяйстве;
повышению продуктивности сельского хозяйства, снижению потребности в минеральных удобрениях и изменению в рационе питания;
предотвращению снижения стоков ПГ в российских лесах;
введению налога на углерод и запуска механизма углеродного регулирования в форме схемы зачетных сокращений.
В сценарии “1,5 градуса” доля выработки электроэнергии на безуглеродных источниках (АЭС, ГЭС, ВИЭ) к 2050 г. повышается до 62% против 41% в базовом сценарии.
Рассматривается вариант форсированного развития АЭС и ГЭС после 2030 г.
Предполагается, что будет сформулирована национальная целевая установка по развитию ВИЭ на уровне не ниже 8% от суммарной генерации к 2036 г. и 18% к 2050 г. на основе допущения, что к 2035 г. экономика проектов ВИЭ серьёзно улучшится, а цены на газ и уголь будут повышаться, в т.ч. за счет введения налога на углерод
Будут усовершенствованы оптовый и розничный рынки электрической энергии. Модель оптового рынка будет модифицирована с переходом к рынку единой цены с повышением роли нерегулируемых двусторонних договоров между поставщиками и покупателями, в т.ч. дающих возможность приобретения электроэнергии от источников с низким “углеродным следом”.
Будет усилено вовлечение потребителей в процесс формирования цен, графиков нагрузки и условий поставки электроэнергии.
Системы теплоснабжения и холодоснабжения будут постепенно трансформироваться в четвертое поколение систем теплоснабжения.
Технология захвата и захоронения углерода от электростанций начинает применяться после того, как налог на углерод превышает стоимость захвата и захоронения углерода.
Будет реализована Дорожная карта развития водородной энергетики в России. Потенциальные крупные поставщики водорода, метановодородной смеси и аммиака как на внутренний, так и на мировой рынки – ПАО “Газпром”, Госкорпорация “Росатом”, ПАО “Новатэк”, “Русгидро” и др. – начнут активную реализацию мер, предусмотренных Дорожной картой.
В промышленности Долгосрочные целевые соглашения по повышению энергоэффективности будут заменены на Планы декарбонизации.
После их согласования изменения будут внесены в актуализированные отраслевые стратегии развития до 2050 г.
Принимаемые меры политики по интеграции параметров повышения эффективности использования материалов, повышения утилизации вторичных ресурсов (утилизационые сборы, переквалификация части отходов во вторичные ресурсы) получат дальнейшее развитие и будут интегрированы в бизнес-модели.
Меры по стимулированию технического прогресса в отношении снижения среднего веса продукции, снижения доли производственного лома и роста утилизации амортизационого лома приведут к снижению потребности во многих энергоемких материалах.
Начнут применяться новые технологии с заменой сырья на базе углеводородов на материалы, позволяющие заметно снизить выбросы от промышленных процессов, включая водород.
Планы декарбонизации должны отражать меры по смягчению возможных внешних шоков, связанных с введением таможенного регулирования в отношении товаров с высоким углеродным следом, и меры по перестройке экономической деятельности в уязвимых (например, угольных) регионах, включая их переориентацию на производство низкоуглеродной продукции.
В сценарии “1,5 градуса” происходит снижение грузоемкости ВВП за счет сокращения перевозок топлива и сырья.
Структура пассажирооборота смещается в сторону железнодорожного транспорта, городского электрического, автобусного (электробусы), водного и немоторизированного транспорта.
Углубляется электрификация транспорта с доведением доли гибридов и электромобилей в парке всех автотранспортных средств до 70-75% к 2050 г. за счет их существенного удешевления и реализации фискальных и административных мер
Внедряются механизмы управления транспортным спросом и мобильностью населения и изменения в градостроительной политике.
Стимулируется изменение структуры грузо- и пассажирооборота в пользу менее углеродоемких видов транспорта.
Развивается скоростной железнодорожный транспорт.
Внедряются эффективные механизмы обновления автотранспортного парка утилизации транспортных средств и их компонентов, и стандарты пробеговых выбросов ПГ.
Стимулируется повышение доли парка транспортных средств, использующих низкоуглеродные виды топлива и энергии, включая электроэнергию, биотопливо, природный газ, биогаз, водород, с перспективой отказа от производства и использования транспортных средств с двигателями внутреннего сгорания, использующими невозобновляемые углеродные топлива;
Предполагается перевод не менее 25% парка автомобилей федерального правительства к 2025 г. на автомобили с ультранизкими выбросами ПГ.
Устанавливаются квоты для российских автопроизводителей на автомобили с низкими уровнями выбросов ПГ (менее 50 г СО2/км).
Развивается транспортная инфраструктура и логистика, позволяющая повысить долю низкоуглеродных видов топлива и электроэнергии на транспорте, повышаются возможности использования новых форм индивидуальной мобильности на основе развития связной велосипедной и безопасной пешеходной инфраструктур.
Меры политики, направленные на повышение использования альтернативных источников энергии, позволяют повысить их долю в потреблении энергии зданиями с 0,2% в 2018 г. до 16,1% в 2050 г., а выработка электрической энергии на фотоэлектрических панелях, установленных до счетчика, к 2050 г. растет до 50,7 млрд кВт-ч.
В сценарии “1,5 градуса” предполагается, что будут приняты дополнительные меры стимулирования оснащения зданий установками, использующими ВИЭ:
солнечными коллекторами для горячего водоснабжения;
фотоэлектрическими панелями для выработки электроэнергии;
тепловыми насосами, включая гибридные системы, в т.ч. с применением топливных элементов на водороде, для теплоснабжения;
блоками-утилизаторами (приточно-вытяжными устройствами) и тепловыми насосами для утилизации теплоты вентиляционных выбросов и квартирных и общедомовых утилизаторов теплоты сточных вод.
При нормировании показателей энергоэффективности в зданиях предполагается с 2045 г. осуществить переход к таким показателям, как кгСО2/кВт-ч тепловой энергии, или кгСО2/м2/год.
Предполается также реализовать меры по повышению доли деревянного домостроения, что позволит сократить потребность в энергоемких материалах.
В сценарии “1,5 градуса”, предполагается введение налога на углерод в цене топлива для всех потребителей, кроме населения
Налог вводится с 2025 г. по ставке, эквивалентной 2 долл./тСО2экв., с равномерным графиком ежегодного повышения на 2 долл./тСО 2экв. В итоге к 2050 г. ставка налога достигает 52 долл./тСО2экв. (3900 руб./тСО 2экв.). В ценах 2016 г. цена углерода в 2050 г. равна 1326 руб./тСО 2экв.).
За счет введения налога средняя цена на электроэнергию к 2050 г. повышается на 0,63 руб./кВт-ч (на 0,21 руб./кВт-ч в ценах 2016 г.).
Ставка налога на углерод для энергоемкой промышленности устанавливается таким образом, чтобы суммарный платеж по этому налогу не превышал до 2030 г. 0,7% от объемов реализации продукции и услуг, а после 2030 г. – 1%.
Компании, заключившие Долгосрочные целевые соглашения или Планы декарбонизации либо освобождаются от его уплаты, либо получают льготы по уплате налога на углерод.
Предлагаемая к реализации в России модель регулирования выбросов ПГ предполагает активное использование зачетных сокращений.
Введение режима зачетных единиц создаст необходимые условия для перехода к рыночному регулированию выбросов ПГ, неотъемлемой частью которого он останется.
Формируется рынок зачетных сокращений, часть которых может использоваться российскими компаниями для выполнения своих обязательств по таким механизмам, как CORSIA, и для снижения “углеродного следа” на основе верифицированных единиц зачетных сокращений
В рамках этой модели для нескольких секторов (электроэнергетика, теплоэнергетика, отдельные отрасли промышленности, трубопроводный и железнодорожный транспорт) на основе анализа данных отчетности о выбросах ПГ до 2024 г. в рамках согласованных правительством и бизнесом Планов декарбонизации задаются ограничения на выбросы ПГ на 2025-2030 гг. Эти ограничения могут быть сформулированы как стабилизация выбросов ПГ на всех источниках, включая вновь построенные, или как требование снижения выбросов ПГ на 5% для всех имеющихся установок к 2030 г.
Предприятиям регулируемых секторов разрешается приобретать зачетные сокращения ПГ в других секторах. Для этих проектов в других секторах устанавливаются правила оценки полученных сокращений выбросов ПГ.
Такой механизм позволит использовать потенциал снижения прямых и косвенных выбросов ПГ в других секторах экономики и тем самым повысит экономическую эффективность регулирования уровня выбросов ПГ и позволит получить надежные оценки стоимости снижения выбросов ПГ в различных секторах и на различных объектах.
Для отдельных видов проектов могут быть разработаны правила подготовки и оценки их результативности, а также определения объема и цены приобретения зачетных сокращений.
В сценарии “1,5 градуса” в секторе отходы:
дополнительно реализуются меры по наращиванию объемов переработки и утилизации отходов на 1% в год;
реализуются меры по дегазации полигонов;
осуществляется ликвидация несанкционированных свалок с постепенным снижением выбросов от ТБО до 20%.
Дополнительные мероприятия по контролю за выбросами ПГ в сельском хозяйстве должны найти свое отражение в Плане по сокращению выбросов парниковых газов в секторе сельское хозяйство.
Сценарий “1,5 градуса” предполагает слом тренда на рост выбросов в секторе сельского хозяйства и переход к тренду снижения выбросов за счет следующих дополнительных мер:
Со стороны предложения:
повсеместное распространение практик точного земледелия и обеспечение на этой основе роста урожайности при снижении внесения минеральных удобрений;
замена всего поголовья скота (в первую очередь молочных коров) на высокопродуктивные породы;
производство альтернативного протеина;
полная утилизация потенциала биоэнергетики на основе отходов агропромышленного комплекса.
Со стороны спроса:
снижение объема пищевых отходов и пересмотр диеты;
запуск информационных кампаний с рекомендациями по здоровому питанию, борьбе с избыточным весом, позитивному влиянию на здоровье разнообразной диеты, сокращению в рационе доли продуктов с высоким “углеродным следом” за счет роста доли более экологичной пищи.
Сценарий “1,5 градуса” предполагает за счет широкого набора мер ограничить масштабы сокращения стоков ПГ в секторе ЗИЗИЛХ в 2050 г. уровнем не ниже 277 млн т СО2экв.
Среди этих мер ключевыми являются противопожарные мероприятия, направленные на профилактику, оперативное обнаружение и своевременное тушение лесных пожаров; сокращение объемов сплошных рубок и замена их выборочными, сохранение почвенного покрова и сокращение потерь древесины при лесозаготовках; а также:
ускоренное лесовосстановление вырубок и гарей качественным посадочным материалом, лесовосстановление в малолесных регионах юга России породами деревьев, а не хвойными монокультурами, создание противоэрозионных и полезащитных насаждений на пахотных землях в малолесных районах;
развитие системы плантационного лесовыращивания силами лесопромышленных компаний и фермерских хозяйств на заросших лесом старше 10-15 лет землях сельскохозяйственного назначения;
создание стимулов для формирования хозяйственно-ценных насаждений, например, за счет взимания арендной платы за единицу площади аренды, а не за объем вырубленной древесины в лесах зоны интенсивного лесовыращивания;
отказ от создания монокультур, отличающихся низкой устойчивостью к вредителям и болезням, формирование смешанных и сложно “структурированных” (разновозрастных) лесов;
своевременное проведение рубок ухода, особенно в молодняках, что позволит увеличить долю ценных пород и улучшить качество древесины;
минимизация нарушений почвенного покрова (отказ от корчевания пней и распашки под культуры, приводящих к потерям углерода в почве);
охрана лесов от вредителей и болезней;
внедрение в нормативно-правовую базу обязательных требований по сохранению биоразнообразия при интенсивном ведении лесного хозяйства;
создание государственной компании по управлению защитными, рекреационными и резервными лесами для обеспечения сохранения в этих лесах биоразнообразия и экологических ценностей;
обеспечение накопления углерода в почвах сельскохозяйственных земель за счет мер, направленных на повышение плодородия;
решение задачи по использованию древесины малоценных пород и древесины от рубок ухода, расширение производства и внутреннего потребления изделий из древесины с длительным сроком использования, замещение древесиной материалов с большим углеродным следом.
В сценарии “1,5 градуса” мобилизуются все ресурсы дополнительного снижения выбросов ПГ.
Это позволяет снизить нетто-выбросы ПГ в 2017-2030 гг. на 16%, а к 2050 г. – на 36-55%.
К 2050 г. нетто-выбросы ПГ оказываются на 67-73% ниже уровня 1990 г.
Выбросы от сектора энергетика снижаются на 9% к 2030 г. и на 48% к 2050 г.
Выбросы от промышленных процессов снижаются на 6% к 2050 г.
Выбросы от сектора сельское хозяйство к 2050 г. снижаются на 15% от уровня 2017 г.
Выбросы от сектора отходы в 2017-2050 гг. снижаются на 18%.
В секторе ЗИЗИЛХ стоки не сокращаются ниже уровня 277 млн т СО2экв.
Рисунок 17. Динамика антропогенных выбросов ПГ во всех секторах для сценария "1,5 градуса"
* ППИП – промышленные процессы. ЗИЗИЛХ – землепользование, изменение землепользования и лесное хозяйство. Для этого параметра даны два варианта.
Источник: Данные за 2000-2017 гг. – Национальный доклад о кадастре антропогенных выбросов из источников и абсорбции поглотителями парниковых газов, не регулируемых Монреальским протоколом, за 1990-2017 гг. Москва 2019. Прогнозные оценки – ЦЭНЭФ-XXI.
Рисунок 18. Динамика антропогенных выбросов ПГ во всех секторах для сценария “1,5 градуса” (доля от уровня 1990 г.)
Источник: Данные за 2000-2017 гг. – Национальный доклад о кадастре антропогенных выбросов из источников и абсорбции поглотителями парниковых газов, не регулируемых Монреальским протоколом, за 1990-2017 гг. Москва 2019. Прогнозные оценки – ЦЭНЭФ-XXI.
При условиях сценария “1,5 градуса” Россия сможет каждые 5 лет брать на себя более жесткие обязательства. На 2040 г. они могут быть равны 40-45% от уровня 1990 г., а на 2050 г. – 25-33%.
Кумулятивное снижение выбросов ПГ к 2050 г. от уровня 1990 г. достигает 102-106 млрд тСО2экв.
Этот результат можно использовать как новую форму национальных обязательств.
В сценарии “1,5 градуса” удается обеспечить двойной декаплинг: при росте ВВП в 2,45 раз потребление первичной энергии снижается, и выбросы ПГ также снижаются. Углеродоемкость ВВП снижается в 5 раз (от уровня 2015 г.) в случае высокого стока и на 72% – в случае низкого.
Кумулятивное снижение выбросов ПГ составляет около 10% глобального углеродного бюджета при ограничении потепления климата уровнем 1,5-2оС и в 2,5 раза превышает годовую эмиссию всех ПГ секторами энергетика и промышленные процессы всех стран мира.
При некоторой дополнительной работе и обосновании можно сформулировать очень “звонкое” обязательство для России – обеспечить к 2050 г. кумулятивное снижение выбросов ПГ от уровня 1990 г. в размере 100 млрд тСО2экв.
Рисунок 19. Динамика ВВП, нетто-выбросов ПГ и “углеродоемкости” ВВП для сценария "1,5 градуса"
Источник: Данные за 2000-2017 гг. – Росстат и Национальный доклад о кадастре антропогенных выбросов из источников и абсорбции поглотителями парниковых газов, не регулируемых Монреальским протоколом, за 1990-2017 гг. Москва 2019. Прогнозные оценки – ЦЭНЭФ-XXI.
Риски невыполнения обязательств России по контролю за выбросами ПГ в 2030 г. формируются только в случае исключения поглощающей способности лесов при оценке динамики нетто-выбросов.
В этом случае для выполнения обязательств по Парижскому соглашению может потребоваться контроль за величиной выбросов ПГ от крупных эмитентов.
Вариант динамичного роста на старой технологической основе на базе только уже принятых мер политики и разработанных в прежние годы стратегий и программ развития отдельных отраслей (многие из которых не в полной мере учитывают новейшие тенденции технологического развития), как показывает практика последнего десятилетия, просто невозможен
Поскольку все сценарии базируются на довольно оптимистичных допущениях о темпах экономического роста, то риски невыполнения обязательств по Парижскому соглашению в принятой Россией формулировке (с максимальным учетом поглощающей способности лесов) даже при ограниченных мерах низкоуглеродного регулирования практически равны нулю.
Без принятия дополнительных мер по переходу на модель инновационного роста с опорой на новейшие, в том числе низкоуглеродные, технологии невозможно повысить производительность труда, капиталоотдачу, снизить материалоемкость и энергоемкость экономики, и на этой основе повысить темпы ее роста.
Без модернизации отставание от технологических лидеров увеличится, новые технологические рыночные ниши в цепочках создания добавленной стоимости будут захвачены бизнесом других стран, традиционные для России рынки сбыта сырьевых товаров будут сужаться, темпы экономического роста будут заметно ниже целевых, а нетто-выбросы ПГ в этом случае заметно не превысят нынешнего уровня.
Вариантов практически два:
обеспечение целевых темпов роста на основе ликвидации технологического разрыва и выхода на технологические границы; или
медленный технологический прогресс и соответствующий ему медленный рост экономики.
В обоих случаях вплоть до 2050 г. нетто-выбросы ПГ не превысят 55-60% от уровня 1990 г.
Повышение амбиций в плане ограничения выбросов ПГ может быть поэтапным и базироваться на основе анализа успехов и проблем с реализацией Стратегии долгосрочного развития экономики Российской Федерации с низким уровнем выбросов ПГ до 2050 г. и на основе выявления новых технологических возможностей ускорения роста экономики при снижении выбросов ПГ.
Обязательства должны приниматься с оговоркой о мониторинге их достижения по действующей на момент их принятия методике инвентаризации.
Россия может поэтапно с шагом в 5 лет повышать амбициозность своих обязательств по трем возможным схемам:
мягкие обязательства (без снижения за пределы нетто-выбросов 2017 г.):
65-70% от уровня 1990 г. в 2031-2035 гг.;
60-65% от уровня 1990 г. в 2036-2040 гг.;
55-65% от уровня 1990 г. в 2041-2045 гг.;
50-55% от уровня 1990 г. в 2046-2050 гг.;
умеренные обязательства:
65-70% от уровня 1990 г. в 2026-2030 гг.;
60-65% от уровня 1990 г. в 2031-2035 гг.;
55-60% от уровня 1990 г. в 2036-2040 гг.;
50-55% от уровня 1990 г. в 2041-2045 гг.;
45-50% от уровня 1990 г. в 2046-2050 гг.;
амбициозные (для России) обязательства:
60-65% от уровня 1990 г. в 2026-2030 гг.;
55-60% от уровня 1990 г. в 2031-2035 гг.;
50-55% от уровня 1990 г. в 2036-2040 гг.;
45-50% от уровня 1990 г. в 2041-2045 гг.;
40-45% от уровня 1990 г. в 2046-2050 гг.
Выбор более амбициозных целей придаст импульс технологической модернизации экономики.
Все предложенные схемы не выходят за рамки оценок “энергоэффективного” сценария при условии сохранения высоких уровней стоков ПГ в секторе ЗИЗИЛХ.
В случае более медленного снижения энергоемкости запуск только части мер, предусмотренных в сценарии “1,5 градуса”, позволит нейтрализовать риск невыполнения обязательств по любой из выбранных схем повышения амбициозности обязательств.
Новой формой национальных обязательств может стать обязательство по кумулятивному снижению выбросов ПГ в 1990-2050 г. от уровня 1990 г. в размере 90-100 млрд тСО2экв. Ни одна страна мира не сможет принять эквивалентного обязательства.
Россия в коалиции с партнерами по БРИКС может выступить в роли инициатора корректировки принципов оценки климатической ответственности. В сценарии “1,5 градуса” воплощенные в сырьевых экспортных товарах выбросы ПГ в 2050 г. равны 337 млн т СО2экв. Их вычет из суммы территориальных выбросов ПГ позволил бы снизить выбросы к 2050 г. на 88% от уровня 1990 г.
Горизонт всех прогнозных моделей заканчивается в 2050 г. За пределами этого отрезка времени любые формулировки относительно возможных сроков достижения Россией нетто-нулевых выбросов ПГ – умозрительные.
Все зависит как от темпов роста экономики, так и от перечня и интенсивности реализации мер политики по ее низкоуглеродной трансформации.
Экстраполяция траекторий для сценария “1,5 градуса” при высоких стоках ПГ дает выход на нулевые нетто-выбросы ПГ к 2075 г., а при низких стоках – к 2100 г. При более медленном росте ВВП выход на нетто-нулевые выбросы возможен уже к 2066 г.
Экстраполяция траекторий для энергоффективного сценария показывает, что выход на нетто-нулевые выбросы возможен за пределами 2100 г.
Рисунок 20. Динамика нетто-выбросов ПГ для разных сценариев по сравнению с уровнем 1990 г. и эволюция возможных обязательств России по контролю за выбросами ПГ
Источник: Данные за 2000-2017 гг. – Национальный доклад о кадастре антропогенных выбросов из источников и абсорбции поглотителями парниковых газов, не регулируемых Монреальским протоколом, за 1990-2017 гг. Москва 2019. Прогнозы до 2050 г. – ЦЭНЭФ-XXI.
Рисунок 21. Экстраполяция параметров сценария “1,5 градуса” для оценки перспектив выхода России на углеродную нейтральность
Источник: Данные за 2000-2017 гг. – Национальный доклад о кадастре антропогенных выбросов из источников и абсорбции поглотителями парниковых газов, не регулируемых Монреальским протоколом, за 1990-2017 гг. Москва 2019. Прогнозы до 2050 г. – ЦЭНЭФ-XXI.
Рисунок 22. Динамика выбросов ПГ по секторам для четырех сценариев (млн т СО2экв.)
Источник: Данные за 1990-2017 гг. – Национальный доклад о кадастре антропогенных выбросов из источников и абсорбции поглотителями парниковых газов, не регулируемых Монреальским протоколом, за 1990-2017 гг. Москва 2019. Прогнозы до 2050 г. – ЦЭНЭФ-XXI.
Рисунок 23. Низкоуглеродные часы. Связь относительного и кумулятивного изменения нетто-выбросов ПГ от уровня 1990 г. Не столько относительное, сколько абсолютное снижение выбросов необходимо для стабилизации климата
Вставка – кумулятивный прирост неттто-выбросов ПГ относительно 1990 г. по четырем сценариям.</span.>
Источник: ЦЭНЭФ-XXI.
При росте ВВП России в 2,45 раза к 2050 г. ограничение выбросов ПГ возможно только на основе динамичного снижения углеродоемкости.
Главным драйвером снижения углеродоемкости является снижение энергоемкости.
Если в базовом сценарии она снижается на 35-48% по отношению к уровню 2016 г., то в “энергоэффективном” – уже на 54-62%, а в сценарии “1,5 градуса” – практически в 4-5 раз.
В базовом сценарии энергоемкость ВВП (без учета неэнергетических нужд) снижается на 56% по отношению к уровню 2007 г., в “энергоэффективном” – за счет запуска дополнительных мер для ускорения реализации потенциала повышения энергоэффективности – уже на 66%, а в сценарии “1,5 градуса”, в т.ч. за счет экономии энергоемких материалов, – на 70%. Такая динамика позволит практически ликвидировать технологический разрыв с ведущими странами в сфере эффективности использования энергии.
По мере расширения от сценария к сценарию перечня реализуемых мер политики сумма затрат на их реализацию увеличивается с 198 трлн руб. в ценах 2016 г. в базовом сценарии до 199 трлн руб. в сценарии “INDC”, 209 трлн руб. в “энергоэффективном” сценарии и до 219 трлн руб. в сценарии “1,5 градуса”.
При этом происходит перераспределение капитальных вложений от сферы добычи и поставок топлива в пользу электроэнергетики и повышения энергоэффективности
По мере перехода от базового сценария к сценарию “1,5 градуса”:
снижаются объемы инвестиций в добычу и транспорт топлива и тепловую генерацию;
растет объем инвестиций в низкоуглеродные источники централизованной генерации (АЭС, ГЭС и ВИЭ) и децентрализованной мини-генерации на уровне зданий;
растет доля инвестиций в повышение энергоэффективности во всех секторах, включая повышение КПД тепловых электростанций;
особенно существенно растут инвестиции в повышение энергоэффективности на транспорте и в зданиях;
среднегодовые приросты суммарных капитальных вложений в секторе энергетика по отношению к базовому сценарию достигают 11% в 2021-2025 гг., 18% в 2026-2030 гг., 22% в 2031-2035 гг., а затем по мере удешевления технологий ВИЭ сокращаются до 11% в 2036-2040 гг., 4% в 2041-2045 гг. и остаются на уровне базового сценария в 2045-2050 гг. Для пика прироста капитальных вложений в 2031-2035 гг. они составляют 0,6% ВВП.
Платежи по налогу на углерод к 2050 г. составят 4,5 трлн руб., или 0,7% ВВП.
Отчасти этот прирост станет компенсацией снижения акцизов от использования жидкого топлива на автомобильном транспорте. Поэтому введение налога на углерод может оказаться фискально целесообразным
Если вводить налог на углерод с компенсацией за счет снижения налогов на доходы, то налоговая нагрузка на бизнес не вырастет.
Поступления от налога на углерод можно использовать в качестве целевого источника финансирования мер поддержки повышения энергоэффективности и внедрения ВИЭ. В этом случае важной функцией налога станет формирование источника финансирования широкого перечня мер, на которых базируются сценарии “энергоэффективный” и “1,5 градуса”.
Повышение цен на энергию и платежей за счет введения налога на углерод не касается населения. Поэтому доля расходов на энергоснабжение населения не меняется по сравнению с “энергоэффективным” сценарием.
Доля расходов всех потребителей в ВВП в 2050 г. несколько повышается, но остается на очень низком уровне 5,2%, что существенно ниже верхнего порога экономической доступности энергии, равного 10% ВВП, и поэтому не грозит торможением его роста даже в отсутствие компенсации налоговой нагрузки за счет снижения налогов на доходы.
Рисунок 24. Сравнение затрат по направлениям в секторе энергетика при развитии по четырем сценариям (в ценах 2016 г.)
Источник: ЦЭНЭФ-XXI.
В России (по оценке ВОЗ и МЭА) экономические потери от связанной с загрязнением воздуха преждевременной смертности равны 2600 долл/чел., а в сумме – около 380 млрд. долл.
Снижение выбросов твердых частиц в атмосферный воздух только за счет мер по снижению выбросов ПГ может привести к снижению экологически обусловленной смертности в городах не менее чем на 10%.
С учетом эффектов от снижения выбросов прочих загрязняющих веществ и от снижения смертности по причине дефицита теплового комфорта всего в 2020-2050 гг. смертность снизится более чем на 1 млн чел.
При развитии по базовому сценарию кумулятивные выбросы вредных веществ в атмосферу за 2020-2050 гг. составят 789 млн т, сбросы неочищенных сточных вод – 453 млрд м3, а отходы – 207 млрд т, в т.ч. ТКО – 13 млрд м3. Это совершенно неприемлемые масштабы нагрузки на окружающую среду России, которые могут многократно усугубить остроту экологических проблем и формируют серьезные угрозы экологической безопасности России и здоровью россиян.
Только за счет мер по снижению выбросов ПГ в сценарии “1,5 градуса” кумулятивные выбросы загрязняющих веществ в атмосферу в 2020-2050 гг. снизятся на 168 млн т, или на 21% от значения базового сценария. Эти меры также позволяют существенно понизить уровень городского шума, сократить сбросы неочищенных сточных вод на 26 млрд м3, а объемы отходов – на 10 млрд т.
Снижение выбросов ПГ в секторе энергетика на 100 т СО2экв. приводит к дополнительному снижению выбросов загрязняющих веществ в атмосферу на 1,1 т.
Предлагаемый переход на более здоровую диету может дать эффект порядка 0,5% ВВП.
Важным дополнительным эффектом является снижение рисков, связанных с изменением климата. Однако этот эффект зависит не только от усилий России, но и от усилий других стран, поэтому оценить его количественно не представляется возможным.
В России должна быть создана система мониторинга реализации низкоуглеродной стратегии развития на основе мобилизации всех доступных источников информации, анализа и обобщения опыта.
Она должна стать информационной базой для разработки целевых показателей сокращения выбросов ПГ по стране в целом, по отдельным секторам экономики и по субъектам Российской Федерации, а также базой для мониторинга реализации государственной климатической политики.
Помимо Национального доклада о кадастре антропогенных выбросов из источников и абсорбции поглотителями парниковых газов, не регулируемых Монреальским протоколом, базой для создания этой системы мониторинга может стать Приказ № 471 Министерства экономического развития Российской Федерации от 01.08.2019 г. “Об утверждении методики расчета энергоемкости валового внутреннего продукта Российской Федерации и оценки вклада отдельных факторов в динамику энергоемкости валового внутреннего продукта Российской Федерации” с доработкой в плане отражения динамики ПГ и оценки вклада отдельных факторов в определение этой динамики.
Его можно дополнить:
развитием и корректировкой форм федерального статистического наблюдения;
системой мониторинга масштабов реализации низкоуглеродных технологий, ключевых технологических параметров, стоимости их реализации, анализа дополнительных выгод от их применения; и
блоком международных сопоставлений.
Пересмотр Стратегии можно проводить 1 раз в 5 лет по результатам мониторинга за год до срока объявления новых обязательств.
Global warming is beyond any doubt.
The greatest contribution of the anthropogenic factor to the growth of atmospheric concentration of greenhouse gases and the global warming has been observed since the mid-20th century. The cumulative impact of all other factors has only been counteracting the temperature growth
Atmospheric concentrations of the key greenhouse gases (carbon dioxide, methane, and nitrous oxide) keep growing and have reached unprecedented levels not seen in the last 800 thousand years.
This growth primarily results from fuel combustion and, secondly, from land use change.
Global warming manifests through the growing heat content of the ocean, declining snow and ice volumes, and increasing sea level.
Continued GHG emissions will exacerbate the global warming and change in all of the elements of the climate system. The estimates show, that a 3 oC temperature rise may result in nearly 0.9% drop in global GDP; a 4o C rise by 2100 will incur 1-5% annual drop in global GDP
The global ocean will continue to warm in the 21st century.
Further reduction in the Arctic Sea ice cover and thickness is likely.
As glaziers decline, the resulting increase in average global sea level should be expected in the 21st century.
Climate change will affect the natural carbon cycle resulting in CO2 content increase in the atmosphere.
Further growth in carbon sequestration by the ocean will increase its acidity.
In Russia, the warming is 2.5 times more intense, than the global average
Average annual temperatures are growing in all nature regions and federal districts.
The highest growth rates are observed on the Arctic coast.
In summer, the fastest warming is observed in the European part of Russia.
In the whole Russia’s territory, there is a trend for annual precipitation increase.
All modern climate models show, that in the 21st century the warming in Russia will by far outpace the global average
Precipitation in the territory of Russia will increase in the 21st century. The greatest increase can be expected in winter. On the contrary, South and North-Caucasian federal districts can expect aggravation of arid (average over the year) conditions.
It is likely that extreme climate events will grow in intensity.
A substantial change in the duration of heat and cold waves can be expected in most of Russia’s territory by mid-21st century and will aggravate a lot by 2100, spreading over to cover nearly the entire country.
In the European part of the country, an increase in the number of days with abnormally high precipitation is expected in winter, and abnormally cold periods in a ‘warming’ climate will be observed for at least several more decades.
Preservation of near-surface permafrost within the current boundaries is unlikely.
Snowmelt has substantially increased in the Lena and Yenisei basins exacerbating the flood hazard.
Figure 1 Mean annual (upper graph) and seasonal (lower graph) near-surface temperature anomalies (oC) over 1936–2018 averaged across the territory of Russia
The anomalies are estimated as deviations from 1961–1990 averages. There is also a 11-year-sliding average, a linear trend for 1976–2018 with 95% confidence; b is the trend factor (ºС/10 years), D is the contribution of the trend to total dispersion (%).
Source: Roshydromet. 2018 Report on climate specificities in the territory of the Russian Federation. – Moscow. 2019. 79 p.
The most profound adverse impact on human health is that from recurrent heat waves
The highest risk groups primarily include young children, elderly people, young females, and all those working outdoors
Temperature rise leads to the expansion of habitats of microorganisms that spread human infectious diseases.
Climate change aggravates the problems related to food safety and tap water quality.
Both land degradation and desertification provide adverse impacts on human health.
Indigenous people, who are the most vulnerable part of Russia’s population, are at the highest risk of lifestyle change incurred by climate change.
The risks of climate-driven immigration from Central Asian regions are increasing, in particular, due to the growing water shortage.
Weather and climate risks for thermal and nuclear power plants are determined by extreme weather events, such as whirlwinds, high speed winds, high air temperature, extreme precipitation and snowfalls
The greatest climate risks for the hydro energy sector are associated with extremely large or extremely small amounts of water received by hydropower plant catchment areas from precipitation or snowmelt.
The largest number of accidents in the power distribution complex are observed in winter, as caused by strong winds and ice deposits.
Extraction and transportation of hydrocarbons in the Arctic enhance the risks of accidents. At the same time, harsh climate and weather conditions, as well as the remoteness of gas and oil fields from the infrastructure, make it difficult to respond and do the recultivation.
Climate change will provide substantial adverse impacts on buildings and facilities, including onshore transport infrastructure
Adverse impacts of climate change are of particular importance to pipeline transport
Melting permafrost incurs destruction risks for roads, railways, and pipelines and deterioration risks for runways, as well as productivity reduction risks for oil wells
There is a trend for accelerated deterioration and decrease in durability of building envelopes.
The adverse effects of wind loads combined with temperature deformation and corrosion will be growing.
Frequent temperature drops in winter and a large number of days with extremely high air temperature in summer contribute to the accelerated road surface destruction.
Increasing amount and intensity of precipitation in summer will increase the risk of hazardous implications, such as instability of slopes (landslides, avalanches), and the likelihood of erosion of pipeline mains at underwater river crossings.
A great danger comes from rain floods, which are increasing in the intensity and frequency in a number of regions (North Caucasus, Russian Far East Primorie).
Winter roads and ice crossings are a special type of transport infrastructure, which will be used over a shorter period each year, as the global warming progresses.
In the non-black-earth zone, crops will be getting more heat, the bioclimatic potential and organic carbon in arable soils will increase
As a result, we may see a sustainable growth in crops yield to the mid-21st century.
However, if Russia’s climate continues to warm, the adverse impact of pests and agricultural pathogens on the gross yield and the quality of crop production may aggravate, as these organisms are largely climate-dependent.
The most significant climate risks for the forestry sector are associated with wildfires, hazardous weather events, pests and pathogens
A reduction in intense precipitation events is predicted for the mid-21st century, which will greatly increase the fire hazard in the center and southeast of Russia’s Asian part. In the entire European part of Russia, West- and partly East Siberia, the fire hazardous period will be 10-30 days longer by the end of the century, and in some spots even 50 days longer;
In warmer climates, an increase in the frequency and intensity of pest outbreaks can be expected. Warming promotes the emergence of new and abnormal propagation of traditional pests and microorganisms, immigration of alien species to regions where they were never seen before.
In the future, mitigation of climate change will require substantial and continuous reduction in greenhouse gas emissions
If global CO2 emission is to stay at the 2018 level, the remaining ‘carbon budget’ will be exhausted before 2050. This means that, like suggested in the Paris Agreement, CO2 emissions should first peak and then begin to steeply decline. GHG emission will peak in the coming years. Therefore, whatever the climate stabilization target, it is important that GHG concentration should leave the baseline GHG emission pathway.
In any case, given the ‘carbon budget’ constraints, the most significant change in the evolution of anthropogenic GHG emission should take place before 2050, when GHG emission should decline by 40-70% from the current level.
CO2 emission from coal combustion, which exceeded 10 GtCO2eq in 2018, is responsible for one third of the global warming (0.3оC). While coal-fired power generation in the developed countries is being phased out, reliance on cheap coal persists in the fast-growing Asian economies.
Half of the CO2 emissions from fuel combustion and cement production, accumulated since 1750, was produced after 1990
Fossil fuel combustion and cement production are responsible for two thirds of the 1750-2018 anthropogenic emissions.
Global GDP growth is the key driver for GHG emission growth.
Energy efficiency improvements have contained the emission growth ever since 1800, yet have not been able to completely neutralize them.
Primary energy consumption showed 14 to18-fold growth over 1900-2020. Albeit there have been significant shifts in the consumption structure, in 2020 fossil fuels still covered more than 80% of global primary energy demand.
Specific CO2 emission from all sectors per unit of global GDP have been going down since 1800.
Specific CO2 emissions from fuel combustion and cement production per unit of global GDP have been going down since 1910, whereas per capita GHG emissions have been growing in ‘stop-and-go’ cycles and reached the ‘stop’ phase after 2010.
Figure 2 Evolution of GHG emissions: world and regions, 1990-2018
Source: W.F. Lamb, T. Wiedmann, J. Pongratz, R. Andrew, M. Crippa, J.G.J. Olivier, D. Wiedenhofer, G. Mattioli, A. Al Khourdajie, J. House, S. Pachauri, M. Figueroa, Y. Saheb, R. Slade, K. Hubacek, L. Sun, S.К. Ribeiro, S. Khennas, S. de la Rue du Can, L. Chapungu, S.J. Davis, I. Bashmakov, H. Dai, S. Dhakal, X. Tan, Y. Geng, B. Gu, J. Minx. A review of trends and drivers of greenhouse gas emissions by sector from 1990 to 2018. Environmental Research Letters. Forthcoming.
Figure 3 Contributions from individual anthropogenic sources to the GHG emissions evolution. World, 1970-2018
Sources: CENEf-XXI based on the data from UNFCCC, EDGAR, IEA, EIA, BP, CIAT, CDIAC, SHIFT, WB-WDI, BP, Enerdata, Potsdam Institute for Climate Impact Research.
In 2011-2018, the trend for anthropogenic GHG emission growth persisted, but the growth rate was 1.3% per year, which is 1% down from the 2000-2010 value (2.3% per year).
Against the background of secular trends, it was not possible to hamper greenhouse gas emission growth: the 2011-2018 growth rate is close to that in 1750-2018 (1.25% with an account of emissions from combustion, cement production, and LULUCF).
Over 1990-2018, global anthropogenic GHG emissions grew up from 38.7 to 57.6 bln t, or by 49%, and CO2 emissions from 28 to 43 bln t, or by 52%.
The emission growth resumed after temporary plateauing in 2014-2016. In 2019, СО2 emissions from the energy sector (33.4 bln t) were below the 2018 level (33.5 bln t), yet substantially above the 2016 level (32.2 bln t).
GHG emissions from the energy sector have increased by 64%, are responsible for nearly the whole (92%) increase in GHG emissions from all sources, and have ensured the energy sector’s dominance: the contribution of this sector to the total GHG emission has increased to 65%, and to the CO2 emission to 80%.
GHG emissions from power generation and heat production doubled in 1990-2018 and are responsible for nearly half of the СО2 emission and 37% of total GHG emission increase.
Substantial growth in the mobility of both people and goods made fuel combustion in the transport sector second in terms of contribution to emissions increase; СО2 emissions from the transport sector are 83% up.
Fuel combustion in the industrial sector (emissions growth by 37%) is the third largest contributor to GHG emissions increase.
Emissions from fuel combustion in other sectors (buildings, agriculture, and fishing) have grown by only 1%.
Emissions and leaks from oil and gas production have decreased, yet those from solid fuels mining keep growing.
Emissions from industrial processes are 141% up, from agriculture 26% up.
GHG emissions from land use and forest use have shown a substantial (11%) decrease. This parameter is pretty unstable and is estimated with a rather large uncertainty.
A decrease in economic activity caused by the COVID-19 pandemic has brought energy-related emissions down to 31.5 bln tCO2. However, data for the second half of 2020 – early 2021 show a dynamic recovery of global GHG emissions[7]
In 2020, global GDP was 3.4% down, primary energy consumption 4% down (oil consumption down by 8.6%, coal consumption by 4%), and energy-related СО2 emissions declined by 5.8% (of which half was associated with the transport sector). In the power sector, emissions were down by 3.3% – not so much due to reduced demand, as to the RE growth in the global energy generation from 27% in 2019 to 29% in 2020.
GHG emissions reduction in 2020 was the greatest ever seen.
However, the rapid recovery of emissions does not provide sufficient grounds to conclude that CO2 emissions from the energy sector peaked in 2019.
The global change in GHG emissions was driven by a small group of countries. In 2017, China was the largest emitter of greenhouse gases with its 12.75 GtСО2eq (22.8% of the global emission). China was the greatest contributor to the global increase in greenhouse gas emissions after 1990.
Far behind China are: USA – 5.7 GtСО2eq (10.3%), EU – 4.07 GtСО2eq (7.3%), India – 2.95 GtСО2eq (5.3%), Russia – 1.57 GtСО2eq (2.8%), and Japan – 1.23 GtСО2eq (2.2%). The contributions of other emitters do not exceed 2% of the global volume, yet their total emission is quite substantial amounting to 20.9 GtСО2eq (37.2%).
Four countries, namely, China, USA, India, and Russia (with a total fraction of 48% in 2018 GHG emission and 57% in CO2 emissions from the energy sector and industrial processes), mainly determine global GHG emission trends. The EU, which is a group of 28 countries, can be added thereto. These 32 countries account for 51% of global population, 60% of global GDP and primary energy consumption, 68% of СО2 emissions, and half of the whole GHG emissions.
Russia’s contribution to the 1990-2017 cumulative emission decrease from the 1990 level was the greatest. This contribution was 41 bln tСО2eq.
It exceeds the total contribution of 28 EU member-states
Russia reduced its GHG emission from the 1990 level by an amount exceeding annual global CO2 emission and close to the annual global energy-related GHG emission.
Total cumulative reduction in emissions from products consumed in Russia (in 1990-2017 relative to the 1990 level) was up to 47 bln tCO2eq. By the end of 2019 it grew up to 50 bln tCO2eq.
This means that Russia alone has hampered the global warming by nearly 1 year.
The most significant relative reductions in emissions (by half or more) were recorded in Ukraine and Russia, and also in Great Britain.
It is important for Russia that emissions evolution be analyzed from 1990 onwards, rather than from 2000 or 2010.
Figure 4 Evolution of cumulative increase in greenhouse gas emissions by major countries and groups of countries since 1990
Estimated as the sum of the differences between the actual emissions in each year and the 1990 emissions. The indicator for foreign trade was estimated as cumulative net CO2 emission embedded in externally traded Russian goods starting from 1990.
Sources: Estimated by CENEf-XXI based on data from UNFCCC, EDGAR, Potsdam Institute for Climate Impact Research; Hannah Ritchie and Max Roser (2019). CO2 and Greenhouse Gas Emissions. Published online at OurWorldInData.org.
The results of comparing the ‘carbon intensity’ of GDP substantially depend on the metrics that are used to estimate both the numerator and the denominator
The development is only possible along the arc of declining GHG emissions per unit of GDP
“Carbon intensity” of Russia’s GDP calculated for:
all GHG per unit of GDP (PPP) is 11% below the global average; 29% below the Chinese value; but 1.3 times higher, than in the US, and 2.2 times higher, than in the EU;
СО2 from the Energy and Industrial Processes sectors per unit of GDP (PPP) is 7% lower, than in China, yet 1.3 times higher, than the global average; 1.7 times higher, than in the US; and 2.6 times higher, than in the EU;
all GHG per unit of GDP (MER) is 26% lower, than in China, yet 1.3 times higher, than the global average; 2.8 times higher, than in the US, and 4.3 times higher, than in the EU.
Russia’s relatively low specific GHG emissions per unit of electricity generation have long been one key advantage; however, Russia is gradually losing this advantage.
All 36 parties to the Kyoto Protocol (net of EU), which have made GHG emission commitments, have collectively exceeded their 5 years’ (2008-2012) mitigation commitments by 2.4 GtCO2eq
Of these, 2.2 GtCO2eq are estimated to have come from reductions not directly incurred by GHG emission reduction policies
Of the 36 countries, 9 (Austria, Denmark, Iceland, Japan, Lichtenstein, Luxemburg, Norway, Spain, and Switzerland) have not met their commitments through domestic measures and so largely used ‘flexible’ (mostly project-based) mechanisms:
605 JI projects and 7,684 clean development projects have been registered. The key reductions sellers under these mechanisms were China, India, South Korea, Brazil, Ukraine, and Russia; the main buyers were Japan, EU, and New Zealand;
with all the shortcomings, one can’t but recognize that the Kyoto Protocol was the first, and generally positive, experience of international cooperation in GHG emissions control; it allowed it to launch and test the flexibility mechanisms, reveal the related problems, and find methods to improve them. The emissions trading mechanism keeps operating and is being tuned, while its geography is expanding.
The goals of the Paris Agreement are:
Hold the rise in global average temperature to well below 2oC above pre-industrial levels and to pursue efforts to limit the increase to 1.5oC, recognizing that this would substantially reduce the risks and impacts of climate change.
Increase the ability to adapt to the adverse impacts of climate change and foster climate resilience and low greenhouse gas emissions development, in a manner that does not threaten food production.
Make finance flows consistent with a pathway towards low greenhouse gas emissions and climate-resilient development.
Country-specific targets for limiting GHG emissions are set as parts of nationally determined contributions on a purely voluntary basis and are not included in the text of the Paris Agreement. The Agreement introduces neither a global emissions regulatory framework, nor a common carbon tax.
In compliance with the Paris Agreement, the signatory Parties:
aim to reach global peaking of greenhouse gas emissions as soon as possible and to undertake rapid reductions thereafter;
shall every 5 years prepare nationally determined contributions and measures to combat climate change, gradually enhancing the level of ambition;
can receive or provide support for the implementation of their nationally determined contributions;
will develop and implement policies;
should regularly communicate progress made on the measures taken;
should formulate long-term low greenhouse gas emission development strategies;
may engage on a voluntary basis in cooperation with other Parties and transfer to them their mitigation outcomes;
provide and receive support in personnel training and capacity building;
at any time after three years from the date on which this Agreement has entered into force may withdraw from this Agreement.
The number of countries that proactively pursue GHG emission control policies and encourage decarbonization of their economies has dramatically grown in the recent years
Nationally determined contributions include the following priorities for emissions control:
energy efficiency improvements;
RE development;
development of sustainable transport;
carbon pricing market mechanisms;
methane and other GHG emissions reduction;
sustainable forestry;
CCUS development.
The issue of ‘justice’ of the commitments made cannot be separated from the GHG emissions control progress already made by countries.
Russia has undertaken to maintain the 2030 emission at 30% below the 1990 level. Russia will be able to fulfill this obligation even if its emissions are up from the 2018 level.
In 2015 in Paris:
EU committed to reduce GHG emissions by 40% from the 1990 level in 2030 and by 80-95% in 2050.
The emission cap set out by Brazil for 2025 was 1.3 GtCO2eq.
Japan made a moderate GHG reduction commitment: 26% reduction over 2013-2030. It is equivalent to 17% reduction from the 1990 level.
USA undertook to bring emissions in 2025 26-28% down from the 2005 level. It is equivalent to only 13-15% reduction from the 1990 level.
China’s national target is to have CO2 emissions peak around 2030 (possibly earlier) and to bring CO2 emissions per unit of GDP 60-65% down in 2005-2030.
India’s target is to bring emissions per GDP 33-35% down from the 2005 level by 2030.
Compared to the 1990 level, the most ambitious commitments were made by the EU, Russia, and Brazil. These are followed by Japan and USA.
Speaking about the 2030 targets versus the 2015 baselines, the most ambitious commitments were those of Japan, EU, Brazil, and US; the least ambition came from India and Russia.
Figure 5 Expected reductions in GHG emissions in compliance with national commitments versus 1990 and 2015 emission levels
Source: Estimated by CENEf-XXI.
A review of the consolidated GHG control commitments made by the UNFCCC Parties shows, that these can be regarded as the first global consolidation effort aiming to switch to the low carbon development pathway
All countries have made commitments that are reliably achievable through the GHG emission control policies already launched.
Meeting the 2015-2030 national commitments delays the carbon budget depletion for one year only.
The cumulative effect of the implementation of all NDCs to 2030 is nearly 10 GtСО2eq smaller, than the contribution to the reduction in cumulative GHG emissions in 1990-2017 made by Russia alone.
Implementation of the national commitments to 2030 will have practically no impact on the slowdown of the global GDP growth.
Implementation of the national commitments reduces only by one fourth the gap between the baseline trajectory and the one that allows it to limit the global warming to 2оС.
Analysis of the dependence of the level of ambition in national commitments on the economic and political interests and priorities of the Parties has shown that: {#analysis-of-the-dependence-of-the-level-of-ambition-in-national-commitments-on-the-economic-and-political-interests-and-priorities-of-the-parties-has-shown-that .list-paragraph}
Key environmental and economic factors include the following:
the acuteness of environmental problems and economic loss incurred by climate change;
the level of economic development and economic growth rates;
situation in international energy markets;
the need to take part in the technology race to mobilize new growth drivers and to make up for the lost, maintain the existing, and capture new market niches.
Key political factors are as follows:
in many countries, particularly those that have suffered from climate change, voters support scaling up low carbon policies and technologies and enhance corresponding pressure on the governments;
for alliances, such as EU, the political stance of allies, many of whom are low carbon champions, is important.
By 2020, many countries substantially increased the level of ambition and even declared transition to carbon neutrality by 2030-2060 (Figure 6)
As of summer 2020, 19 countries and the EU undertook to become carbon neutral in 2030-2050, and nearly 100 more countries were considering such obligation.[8]
Last September, China announced a goal of achieving carbon neutrality by 2060.
In January 2020, the USA re-joined the Paris Agreement and is also about to announce transition to carbon neutrality by 2050.
Figure 6 Global status of zero-carbon transition
Source: 2050 Pathway Platform. Joint strategy meeting: Technical partners. 11 February 2021. About - 2050 Pathways Platform
Projections of global GHG emissions are primarily determined by scenario assumptions.
Some of the low carbon projections in place assume rather slow economic growth and very high energy intensity reduction rates.
In BAU scenarios, which extrapolate current trends to the future, energy-related emissions are expected to plateau at 35-50 bln tСО2eq. around 2040.
In INDC scenarios, energy-related GHG emissions will practically plateau after some growth in the coming years. However, this will not allow it to keep the global warming below 2оС.
In low carbon scenarios, emissions will peak before 2025 and then go down driven by additional policies. These scenarios substantially differ with regard to the possible rate of change in the global energy balance.
The GHG emission profile will be largely shaped by India, China, Indonesia, and Iran (growing emissions), as well as by the USA, EU, other OECD countries, and Russia (declining emissions). The contribution of each of these two groups of countries is practically offset.
The rest of the world is responsible for the whole additional increase in GHG emissions.
The difference between the electrification rates and low carbon energy transition rates may substantially impact electricity consumption and GHG emissions profiles.
According to the IPCC’s Global Warming of 1.5oC report:
If the warming is to be limited to 1.5оС, СО2 emissions must show a more dynamic decline:
by 2030, they should be 45% (40-60%) down from the 2010 level, or 49% (37-66%) down from the 2018 level;
net emissions must drop to zero in 2050.
If the warming is to be limited to 2оС, СО2 emissions should go down as follows:
by 2030, they should be 25% (10-30%) down from the 2010 level, or 31% (17-35%) down from the 2018 level;
net emissions should drop to zero in 2070 (2065-2080);
as to other GHG, they should be declining similarly in these two scenarios, and depending on the specific greenhouse gas the reduction is to be 2- to 5-fold.
Figure 7 Global energy-related CO2 emission projections
Sources: Estimates by CENEf-XXI; Energy Research Institute of the Russian Academy of Science. Skolkovo Energy Center. Global and Russia’s energy sector development projection. Moscow. 2019; BP Energy Outlook. 2019 edition; IEA. 2018. International Energy Outlook 2017. EIA. DOE. 2017. https://www.eia.gov/outlooks/ aeo/data/browser/#/?id=3-IEO2017; Enerdata. 2019. Global energy scenarios to 2040. 2019 Edition; ExxonMobil Outlook for Energy. 2017. http://corporate.exxonmobil.com/en/energy/energy-outlook/download-the-report/download-the-outlook-for-energy-reports; IEA. 2017. World Energy Outlook 2018. Paris; IEEJ Outlook 2017. Prospects and challenges until 2050. Energy, Environment and Economy. October 2017; IRENA. 2018. Global Energy Transformation. Roadmap to 2050; DNV GL. (2017). ENERGY TRANSITION OUTLOOK. 2017. A global and regional forecast of the energy transition to 2050.
An unprecedented task is being set – to achieve a very fast rate of change
As of late February 2021, 28 national low carbon development strategies were uploaded to the UNFCCC website
Analysis of these strategies shows, that based on per capita GDP Russia’s emissions should be cut by 40-50% from the 1990 level with an account of LULUCF, or by around 40% taking no account of LULUCF.
New long-term strategies will likely impact this estimation.
The effectiveness of each policy is largely determined by the institutional and social environment in which the policy is implemented
Implementation of a balanced package of policy instruments to control or reduce GHG emissions has an advantage.
Another important issue is that a theoretically more sophisticated, but hard-to-implement, scheme may be less effective, than a simpler, even if less theoretically perfect, venture.
Special GHG emission control measures include:
GHG emission tax. From the enforcement point of view, it is easier to introduce carbon tax, than to maintain the emission allowances system;
a system of allowances which are not for sale;
an emissions trading system. This system requires special institutions. Domestic or international emissions trading systems can be introduced for the emitters under control;
project mechanisms. Russian companies have a certain experience in Joint Implementation projects;
subsidies;
voluntary agreements between governments and businesses;
equipment standards;
product bans;
direct government costs and investments.
The ‘carbon price signal’ is still very moderate and does not attain the real GHG emission reduction target.
The ‘switch price’ corridor is 24-50 $/tCO2 in 2020, 30-130 $/tCO2 in 2030 and up to 160 $/tCO2 in 2050.
Today, less than 1% of GHG emissions have carbon price within the ‘switch price’ range.
The carbon price varies between less than 1 $/tCO2eq in Poland and Ukraine and 131 $/tCO2eq in Sweden in national trading systems, and between 0.3 and 893 $/tCO2eq across 1,200 intercorporate trading systems.
If the global warming is to be limited to 2оС, the carbon price should be at least 40-80 $/tCO2 in 2020 and 50-100 $/tCO2 in 2030.
The tax system can be tuned so that the maximum tax rates be imposed on nature exploiting and polluting activities, whereas the tax pressure on high-tech and infrastructure sectors be minimized.
Technological advances and lower costs of key low carbon technologies can allow it to reduce the ‘switch price’, bring down the costs and substantially improve the effectiveness of individual emission reduction policies
Technological advances substantially bring down the ‘switch price’, make it possible to waive or significantly reduce the subsidies and unleash the energy of the market as soon as low carbon technologies become cheaper than traditional ones.
‘Switch prices’ largely depend on the progress towards the reduction in specific emission abatement costs, as the technology learning progresses.
The myth about RE energy being always more costly than fossil energy is crumbling before our eyes.
The fantastic leap of RE into the future will continue, and another myth is crumbling – that it is impossible to develop a fully RE-based energy sector.
If the global warming is to be limited to 1.5оС, annual investment in low carbon energy and energy efficiency improvements should grow up some 6-fold in 2050 from 2015
In the recent years, the electricity sector became a champion in global energy investment, marking a new and sustainable phenomenon
Investments in zero-carbon electricity generation amounted to nearly $ 350 billion in 2018. The share of renewable energy investment in global electricity generation investment has amounted to two thirds over the past few years. The share of transmission / distribution and storage is close to 40%.
The share of energy efficiency improvements investment in total investment is growing. Taking into account the estimation uncertainty, total 2017 global incremental capital costs of energy efficiency improvements can be estimated at $ 240-300 billion.
It is investment in energy efficiency improvements that provides the cheapest additional energy resource.
Current evolution of the investment structure lays the basis for the upcoming change in the energy balance.
The emerging ‘investment cross’ not only reflects the declining share of fossil fuels in the investment structure, but shows nearly 2-fold reduction in their absolute volume
Between 2026 and 2040, mean annual investment in low carbon technologies may amount to $ 1,330-2,360 billion (bringing it closer to the level required to limit global warming to 1.5-2оС), including in:
fossil fuel production and supply systems – $ 574-870 billion;
renewable energy sources – $ 467-663 billion;
power networks – $ 286-462 billion;
nuclear, storage systems and CCUS – $ 67-150 billion;
energy efficiency improvements – $ 505-828 billion;
the costs of on-site RE installation, purchase of electric vehicles and industrial CCUS systems – $ 203-581 billion.
Figure 8 “Investment cross”. Change in the volume and structure of mean annual investment in energy supply in different GHG emission control scenarios over 2017-2040
* ‘Other end-use energy’ includes the costs of on-site RE installation, electric vehicles purchase and industrial CCUS installation.
Source: developed by CENEf-XXI based on IEA. 2018. World Energy Outlook 2018.
All of the scenarios show, that mid- and late 21st century will be the era of eventual fossil fuel decline
With any combination of scenario assumptions, coal consumption will peak before 2040, and in low carbon scenarios before 2030. Coal will go away and will never come back.
With any combination of scenario assumptions, oil consumption will peak before 2045, and is very unlikely to exceed 6 bln toe.
Potential growth in natural gas consumption to 2050 is very likely to be limited to 5 bln toe.
If we assume that Russia will manage to maintain its market niches in global fuel markets, then, with due scaling, these global pathways can be viewed as potential fossil fuel production pathways for Russia.
The revenues of hydrocarbons exporters are caught in a ‘low carbon vice-grip’: on the one hand, the part of the revenues that goes to RE suppliers is growing; on the other, a portion of the revenues is withdrawn through the carbon tax
In its ‘New Policies’ scenario, the IEA estimates that Russia’s net oil&gas revenues (oil&gas rent) in 2018-2025 – $ 314 bln in 2017 prices – will be lower, than the 2010-2017 means ($ 320 bln), and in 2026-2040 they may either grow up to $ 382 bln with moderate oil prices or drop to $ 274 bln with low oil prices.
In the future it will be hardly possible to significantly increase Russian oil production and exports. There will be no persistently high prices either.
However, Russian gas exporters can view GHG emission mitigation measures taken in other countries as a possibility, rather than as a threat.
Coal exports are the most vulnerable sector, because coal is the ‘dirtiest’ fossil fuel and is becoming a toxic asset.
In a number of sectors, intergovernmental GHG emission regulation or mitigation measures are being taken
Carbon Offsetting and Reduction Scheme for International Aviation (СОRSIA) was launched in 2021 for CO2 emissions control. It will be run in a test mode until 2027 and become mandatory thereafter.
National policies in civil aviation are pursued with an account of GHG emission control measures. In compliance with ICAO requirements, State Action Plans to reduce GHG emissions from civil aviation were developed by the Russian Federation.
The focus should also be put on maritime transport, including LNG transport, where international requirements to ships are tightening faster, than in other market segments.
Development of ‘green’ financing is of particular importance for Russia, but…
Russia is not practically involved in the development of the ‘green’ financing rules
The rules that are being developed in the ‘green’ segment of international financial markets, including for how to determine the environmental friendliness of projects, may eventually become a common standard.
It is important to develop the criteria and infrastructure for ‘green’ financing in Russia and to promote energy efficiency and emission mitigation projects in traditional energy and industrial sectors as ‘green’ projects.
It is also important to develop the necessary regulatory and institutional framework for the projects implementation (including the development of institutions to be involved in emission reduction projects verification in compliance with international principles, in information support for such projects, and in the selection of potential investors from foreign companies, etc.).
Russia is facing long-term systemic challenges, including the exhaustion of export/feedstock development sources; increased global competition; steeply growing role of innovation as a driver for social and economic development against the background of devalued traditional growth factors.
The key challenges and risks include:
Shrinking markets for traditional Russia’s goods and services;
Weakening geopolitical role of the energy factor and of Russia’s geopolitical influence;
Devaluation of non-depreciated fuel assets and a drop in market quotations of shares of Russia’s leading fuel&energy companies;
Tougher competition in fuel markets, which are dominated by the customers;
Lower competitiveness of Russia’s goods and services driven by persisting energy inefficiency and potential introduction of CBAM (Carbon Border Adjustment Mechanisms);
Preservation or deepening of the technological backwardness and inability to integrate into global value chains in the cutting-edge high-tech products market;
Reputational risks associated with the perception of Russia as a country lagging behind in global low carbon development trends;
The risk of losing the opportunity to establish a dialogue with western countries in one of the few areas with a potential for effective cooperation;
The risk of turning down by the society and customers in many countries of products with high carbon footprint;
Macroeconomic risks, which integrate the effects of the above risks with a limited access to ‘green’ financing.
The increasing environmental protectionism is becoming an additional risk for further development within the existing economic pattern, which is based on the exports of raw materials
The carbon tax is easiest to impose on homogenous feedstock commodities.
The potential loss of revenues from the introduction of carbon price for Russian companies is estimated at $ 4-7 billion. However, the European Parliament estimates the EC’s revenues from CBAM imposed on all trade partners at $ 5-14 billion. Therefore, the pressure on the Russian companies will likely be not as hard as initially estimated before the specific CBAM parameters were determined.
Iron and steel and non-ferrous metals are the most carbon-intense sector of Russia’s exports.
In February 2021, the European Parliament considered and submitted for discussion the concept of transborder carbon regulation – Towards a WTO-compatible EU carbon border adjustment mechanism – CBAM.[9] Many of the CBAM mechanisms have not been determined yet. The current vision includes a possibility for exporters to prove the low carbon footprint of their products (benchmarking) and of the electricity used to produce them and so to adjust the CBAM rate on domestic carbon price.
To be launched in 2023 at the latest.
Stages:
pilot CBAM for the electricity sector and the most carbon-intense industrial products, such as cement, steel, aluminium, oil refinery, paper, glass, chemicals, and fertilizers;
potential extension to cover all ETS-covered products/goods;
coverage of all imports, including intermediary and end-use products in value chains;
Possible geographic exceptions: least developed and small island states;
Emissions coverage:
Scope 1 emissions;
Scope 2 emissions. The European Parliament views this coverage as the preferable option where the carbon intensity of electricity generation in the exporting countries is considered on the national level or, if the data are available, at the electric plant level;
Until free allowances are abolished, only the difference between the exporter’s specific emissions and the EST benchmarks is to be taxed;
Scope 3 emissions embedded in input products (for example, emissions embedded in the steel used for steel pipes production).
The approach to estimating specific emissions is based on transparent plant-level specific emission benchmarks (with a possibility for exporters to justify their emission levels using the EU methodologies) or, where the required data are not available, on the use of global carbon intensity averages for individual products and individual methods of production;
The instruments range between the transborder carbon tax and inclusion in the EST. The cost pressure should be relevant to that on the EU companies. Changes to EST beyond 2030 are being actively discussed;
To avoid double carbon pricing means to use the difference in carbon prices under CBAM;
The revenues received under this mechanism will be used to support the EU internal measures to reduce emissions and/or to finance mitigation of climate change in the least developed countries and small island states.
In order to minimize the loss incurred by CBAM it is important to:
Develop a carbon benchmarking system for industrial products;
Reduce the carbon intensity of industrial products;
Reduce the carbon intensity of power and heat generation;
Introduce carbon pricing mechanisms.
Further enhancement of global climate policies may reduce Russia’s GDP growth rates by approximately 0.1-0.3 percentage points in 2030 and by 0.2-1.4 percentage points in 2035-2050.[10]
Evolution of oil and gas revenues is less and less influencing GDP growth rates. New drivers are required to speed it up.
If the above risks materialize, they may incur:
capital outflow from Russia and smaller financial resources available to companies and enterprises that promote the development and uptake of traditional technologies; are involved in fossil fuels mining and processing, construction of fossil fuel-fired power plants, and other activities with a substantial carbon footprint;
smaller attractiveness of Russian companies to investors because of the incomplete disclosure of environmental impact information and/or the use of unsustainable feedstock for production.
Mandatory regular publication by corporations and companies of non-financial reports certified by independent auditors may become an important step
This would require substantial efforts to:
develop the necessary infrastructure, including verification and green certificates that would comply with the international standards and principles;
develop internationally recognized registers of low carbon projects;
integrate the social costs of GHG emissions in the investment projects appraisals. It is also possible to introduce, like in China, minimum requirements to the fraction of green investment and loans in the overall investment/loan portfolio and to the measures aiming to increase this fraction;
improve the quality of emissions accounting and carbon footprint estimation in Russia.
The following measures could protect national carbon-intense producers by mitigating the above risks:
integrating the global green transition into Russian energy exports strategies, including coal exports;
promotion to the European market of the idea that Russian pipeline gas is not so carbon-intense, as LNG.
Russia (in coalition with other BRICS countries) could initiate verification of the international climate liability principles
Building on the conceptualization and formalization of emissions consumption-based accounting and of the established approach to estimating national climate liabilities on the basis of territorial emissions (or ‘production-based’ emissions).
This would reduce Russia’s climate liability by approximately 300-400 mln tCO2eq.
While Russia’s 2017 GHG emissions were 49% below the 1990 level, the country’s 2017 carbon footprint was 58% below the 1990 level.
Net GHG emissions from all sectors are 48% down – from 3,110 million tСО2eq. to 1,630 million tСО2eq
The energy sector and LULUCF were the largest contributors to the evolution of Russia’s GHG emissions over 1990-2018
2020 net GHG emissions were preliminarily estimated at more than 10% below the 2018 level
In 1990-2018, GHG emissions from:
the energy sector dropped by 32% to 1,752 million tСО2eq.;
industrial processes and product use dropped by 14% to 243 million tСО2eq.;
agriculture dropped by 54% to 127 million tСО2eq.;
waste were 65% up to 98 million tСО2eq.
Net absorption in the LULUCF sector grew up by 658% to 591 million tСО2eq.
In 1990-2000, the energy sector was the key driver behind the decrease in net emissions; in the energy sector the emissions dropped by 41%, and